Нет худа без добра - Мэтью Квик Страница 40

Не думаю, чтобы мама верила в пришельцев; правда, мы никогда не говорили с ней об этом.

А еще это первый раз, когда я покинул район Филадельфии (если считать, как делает большинство, что южное побережье Нью-Джерси также относится к району Филадельфии), и хотя уехать так далеко на север, что мы даже вот-вот покинем страну, – захватывающее событие, оно в то же время и пугающее, особенно потому, что я собираюсь увидеть своего биологического отца, который вроде бы все-таки жив и проживает в Монреале. Отец Макнами связался с ним, о чем я Вам в скором времени расскажу.

Последние несколько дней были поразительными, и мне потребовалось какое-то время, чтобы привести в порядок мысли и представить их Вам в таком виде, который имел бы хоть какой-то смысл.

Когда я вернулся домой в тот вечер после знакомства с Библиодевушкой – с Элизабет, я имею в виду, – отец Макнами молился в гостиной, а не сидел запершись в маминой комнате или в туалете, где его рвало бы, и это был несомненный прогресс.

Он приоткрыл глаз, и тот не был больше крошечной черной снежинкой, а опять начал всасывать окружающее, как китовое дыхало, так что я понял, что буря в его голове улеглась.

– Мне нужен паспорт, – сказал я.

– Что?

– Мне нужен паспорт.

Отец Макнами внимательно посмотрел на меня и спросил:

– Как ты узнал, что мы едем в Монреаль?

– В Монреаль?

– Да, в Монреаль, ко мне на родину.

– Я собираюсь ехать в Оттаву, а не в Монреаль, – сказал я.

– В Оттаву?

– В Оттаву.

– Да нет, ты путаешь, в Монреаль.

– В Оттаву.

Отец Макнами был озадачен.

– Сколько надо времени, чтобы получить паспорт? – спросил я.

– Ты не поверишь… – начал он, затем полез в карман и вытащил два паспорта.

– Это мой паспорт?

– Да, и мой тоже. Помнишь, как мы ходили фотографироваться?

Это было за несколько дней до маминой смерти. Тогда он сказал, что это нужно для церковных учетных книг. Кажется, я что-то там подписывал.

– Почему ты собираешься в Оттаву? – спросил он.

– Почему вы приготовили нам паспорта? – спросил я в ответ.

– Тебе пора познакомиться с отцом. Он живет в Монреале.

– Мой отец погиб смертью мученика, – возразил я. – Его убили куклуксклановцы.

– Это была своего рода успокаивающая колыбельная, которую твоя мама сочинила, чтобы ты не задумывался о том, почему ты растешь без отца. Она оберегала тебя этим притворством. Но твой отец жив. Он согласился встретиться с нами в церкви Святого Иосифа в Монреале у хранящейся там священной реликвии, сердца святого Андре.

– Как это? Почему? Мой отец действительно жив? Вы связались с ним? И там действительно выставлено человеческое сердце?

Из меня сыпались вопросы один другого бессмысленнее.

– Да, сердце брата Андре сохранено и выставлено под стеклом, а отец твой жив. Мы встретимся с ним в этом месте, потому что отец Андре был великий целитель. А ты и твой отец нуждаетесь в исцелении.

Я отнесся к словам отца Макнами с недоверием. Неужели мой отец действительно жив? Если это было так, то почему он не давал о себе знать раньше? С какой стати мама стала бы лгать мне?

Мама никогда не лгала.

Никогда.

Особенно в таких важных вопросах.

Даже маленький человечек в моем желудке был на этот раз на моей стороне. Он не пинал меня и не царапал, а удовлетворенно скрестил руки на груди и устроился на дне моего желудка, как в гамаке. Мы оба знали, что отец Макнами ошибается.

– Объясни мне, Бартоломью, почему ты решил, что едешь в Оттаву, – попросил отец Макнами.

Он пошел в кухню и налил нам по чашке кофе. Я пошел за ним.

– Ну так почему? – спросил он.

Я рассказал ему все, о чем написал Вам, Ричард Гир, в прошлом письме.

Отец Макнами улыбнулся, выслушав теорию Макса о том, что Арни пришелец, и хотя было видно, что он не поверил в это, он не прервал меня и не возразил, что было великодушно с его стороны.

(Умение вежливо выслушать собеседника встречается редко, Вы согласны?)

Я продолжил свой рассказ:

– Подойдя к дому Макса и Элизабет, я обратил внимание на необычный оттенок оконных стекол. Они оклеили их какими-то листами, так что все стекла стали зеркальными и в них нельзя было заглянуть с улицы.

Когда я спросил Макса об окнах, он ответил:

– Защита от долбаных пришельцев.

Открыв дверь, он заорал:

– Элизабет, у нас, блин, гость! Он проверен, так что можешь не прятаться. Доверься, блин, мне!

Мы вошли в гостиную. Там была старая клетчатая тахта с прорехами в обивке, из которых вылезала желтая набивка. Перед тахтой стоял поцарапанный деревянный кофейный столик, под ним лежал плетеный ковер, краски которого давно уже были высосаны пылесосом. Телевизор был очень старый – не плоский современный, а огромный громоздкий куб.

– Оставайся здесь и сядь, – сказал Макс.

Я сел на тахту.

Макс вышел в соседнюю комнату, которая, очевидно, была кухней, потому что я заметил холодильник цвета авокадо. Судя по его виду, он мог быть экспонатом музея канувшего в прошлое кухонного оборудования.

– Элизабет, какого хрена, алё? У нас гость!

До меня донесся шепот.

– Он не долбаный человек в черном. Он, блин, вообще никогда не носит ничего черного. Я уже дважды, блин, пил с ним долбаное пиво! Я спас его от Арни, а раз долбаный Арни – пришелец и хотел похитить Бартоломью, то прикинь сама! С полной уверенностью, блин, можно считать, что Бартоломью – человек. Когда ты, блин, слышала о том, чтобы один долбаный инопланетянин прилетал на долбаную Землю, чтобы похитить другого долбаного инопланетянина? Это полный бред, блин!

В кухне опять зашептались, затем Макс сказал: «На хрен!» – и втащил Элизабет за руку в гостиную. Посадив ее на тахту, он сказал:

– Бартоломью, друг мой, разреши, блин, представить тебе мою сестру Элизабет. Сестра моя, разреши мне, блин, представить тебе моего друга Бартоломью.

Элизабет держала руки на коленях и не отводила от них глаз, спрятав лицо за длинными каштановыми волосами. На ней были красные брюки в обтяжку, бесформенный коричневый свитер и черные ботинки армейского образца.

– Ты встречалась с Бартоломью в своей долбаной библиотеке. Он называет тебя Библио-блин-девушкой.

– Просто Библиодевушкой, – поправил я его с решительностью, внушенной Вами, Ричард Гир. На самом деле это было сплошное притворство.