Кремлевский опекун - Александр Смоленский Страница 41

Вот первая командировка в Тирасполь. Для чего? Почему? Якобы для изучения обстановки. Скорее всего, конкретные предписания отдавались устно или по телефону. Так... А это что? «Вменяется в обязанность функция посредника в ходе организации переговоров с молдавскими ополченцами... с целью лучшей координации... широкие полномочия». Ха-ха, очень характерно. Вот где, может, следует завязать первый узелок?!

Впившийся в уши, стремительно нарастающий свист выворачивал нутро, вынуждая тело сжаться, пригнуться, распластаться... Раздался оглушительный грохот. Снаряд угодил на поляну за спиной, никого не зацепив и лишь раскидав комья земли.

Добровольский осторожно приподнял голову над насыпью. Минуту назад она казалась достаточно надежным укрытием, отсюда можно было спокойно наблюдать за молдавскими ополченцами на другом берегу реки. «Откуда у них такой крупный калибр?» – удивился он, оглядываясь на воронку.

Стреляли с холма из-за реки. Косое утреннее солнце било противнику в глаза, и, значит, оптические приборы, которые они тщательно замаскировали, не должны были бликовать. Что ж, хорошо, если пальнули наугад. Второй снаряд разорвался с недолетом метров в пятьдесят.

– Немедленно уходим! Поодиночке. Бегом! – скомандовал Добровольский.

Он заскочил в первый попавшийся дворик и только там почувствовал себя в относительной безопасности. В деревне жили и русские, и молдаване. Так что ополченцы вряд ли стали бы стрелять по домам. Он оглянулся на насыпь. Пыль улеглась, обнажив огромную яму, зияющую как раз в том месте, где они укрывались.

Майор-артиллерист Владимир Добровольский прибыл в Тирасполь два дня назад и сразу же потребовал отправить его на передовую. Его командировали сюда, чтобы он на месте вник в обстановку. И он исправно «вникал», наблюдая за поведением молдавских ополченцев на противоположном берегу, беседуя с солдатами, большинство из которых оказалось абсолютно несведущим в вопросах военной стратегии и тактики.

Из-за кустов появились запыхавшийся лейтенант и еще не оперившийся солдатик, приставленные к нему в качестве сопровождающих. Солдат был бледен как мел, из ноги у него сочилась кровь.

– Чем это его зацепило? – озабоченно спросил Добровольский у лейтенанта.

– Сам не знает, только сейчас заметили. Кажется, осколок.

– Давай его в дом!

Офицеры подхватили солдатика и втащили его в близлежащий дом. Хозяйка быстро принесла бинт и перевязала ногу.

– Потерпи, миленький! Господи, что творят, что творят... Бога на них нет! – причитала она.

– Парня надо в госпиталь, – засуетился Владимир. – Можно пройти дворами?

– Отчего же нельзя, я укажу.

Миновав горницу, они выбрались на задний двор.

– Вон калитка, а дальше можно и по улице. За домами с реки не увидать...

Машина, на которой они приехали еще засветло, терпеливо дожидалась в небольшой буковой роще. Шофер лениво дремал на сиденье, и даже артобстрел не сдвинул его с места. Добровольский сознательно попросил машину с местными номерами. Погоны свои в отличие от лейтенанта он тоже не выставлял напоказ, облачившись в камуфляж.

– Ну что, наездился во сне? Гони теперь в город! – Добровольский толкнул водителя рукой.

Тот растерянно протер глаза, не поняв сразу, что происходит. Потом заметил раненого и присвистнул:

– Это мы мигом, тут недалеко. У въезда в город. Раньше там санаторий был для офицеров.

– И что, не растаскали?

– Не успели...

– А персонал разбежался? – Владимир вынужден был говорить громче, чтобы его услышали.

– На месте. Там всегда классные врачи работали. Как-никак за полковниками и генералами присматривали. А уж солдата на ноги поставить – им раз плюнуть!

Водитель и вправду оказался не промах и доставил их к воротам санатория за несколько минут. Караульный на посту подозрительно оглядел Владимира, покосился на номера, но, заметив раненого, тут же их пропустил. У входа в приемный покой их встретили санитары с носилками.

Добровольского дома никто не ждал. Попади снаряд тогда в цель – и все. Финал. Были, конечно, в Москве приятели, была жена, помянули бы наверняка. Но помянуть – не значит помнить, это не та память, которая с болью отрывает кусочек сердца.

С женой они сосуществовали сугубо формально. Вежливо здоровались, сталкиваясь по утрам в большой московской квартире, доставшейся ему от родителей. Однако их судьбы давно напоминали две реки, впадающие в разные моря. Во всяком случае, он точно знал, что в жизни жены его место четко ограничивается небольшим уголком в этой самой московской квартире, и ничуть об этом не сожалел.

Он уже не мог вспомнить, как они познакомились и почему он на ней женился. Служил где-то на краю света, в Средней Азии. Там все выглядело по-иному. Ему показалось, что Светлана, работавшая учительницей в захолустном городке, единственная, кто его понимает. Позже, когда его повысили в звании и перевели в Москву, он понял, что допустил роковую ошибку. Потянулись унылые годы совместного проживания, так и не осчастливившие появлением детей. А без них все казалось бессмысленным и никчемным.

Как Светлана устроила свою личную жизнь в столице, он не знал и совершенно этим не интересовался. Внешне она строго соблюдала необходимые приличия. Посторонние мужчины в доме никогда не появлялись, и они свободно умещались на одной жилплощади. Сам Владимир имел за собой грех: несколько раз в отсутствие жены, уезжавшей на отдых, приводил в дом знакомых женщин. Но это все было «не то».

Из операционной вышла медсестра и, оглядев коридор, уверенно направилась в его сторону.

– Вы Добровольский? – спросила она.

Владимир утвердительно кивнул.

– Спасибо, что не стали медлить. Рана, правда, несерьезная, но парень потерял много крови. Осколок извлекли, сделали переливание, так что все страшное теперь позади.

– Так это все-таки осколок. Я могу его забрать?

– Осколок? – удивилась женщина и подняла на Добровольского свои огромные карие глаза.

– Ну да. Мне необходимо передать его на экспертизу, – объяснил артиллерист.

– А, понятно. Вы извините, я просто в первый раз сталкиваюсь с подобной просьбой. – Медсестра немного смутилась. – Обычно мы такие штучки отдаем больным на память...

– Не лучшие воспоминания, я бы сказал. Все-таки странно устроен человек. Неужели в жизни так мало приятных минут, чтобы оставлять в памяти именно эти?

– Что вы имеете в виду? – насторожилась медсестра.

– Да нет, ничего. Это я так, размышляю вслух.

– Вы знаете, я тоже иногда над этим задумываюсь. Ведь действительно мало! Однако грех роптать, жизнь земная – это наш крест.

Ее слова озадачили майора. Он внимательно на нее посмотрел.