Сандаловое дерево - Элль Ньюмарк Страница 41

Я представила, как пью с ним чай и как рассказываю обо всем — взрыве, избиении, шоке… Но нет, о том, что я была здесь, никто знать не должен.

— Спасибо, я уже пила на Молле.

— Замечательно. — Он постучал пальцем по книге. — Тогда я вас оставляю.

1856–1857

Из дневника Аделы Уинфилд.

Октябрь 1856

Леди Чэдуик возвратилась в Калькутту, которая в это время года предлагает изрядно увеселений в виде балов и званых обедов — вплоть до следующего марта. Нам с Фелисити было предложено сопровождать ее в речном путешествии, но после того, как мы вежливо уклонились, она не стала настаивать. Рано или поздно — вопрос лишь во времени — родители узнают о моем отказе участвовать в охоте за мужем, и я теряюсь в догадках относительно их дальнейших действий. Если они пожелают удержать мое денежное содержание, я буду полностью зависеть от Фелисити.

Новая кухня практически закончена, и нам захотелось как-нибудь обозначить ее как наше владение. Идею вырезать свои имена на деревянной балке мы отвергли сразу, поскольку питаем отвращение к тем, кто, посещая интересные места и достопримечательности, умудряется изуродовать все этаким вот образом. Но это все же наша личная кухня — даже Хаким отказался от претензий на нее, — и нам представляется правильным внести в нее что-то свое.

Прошлым вечером Фелисити вынесла на веранду письма из нашей переписки, среди которых было одно, которое она не отправила, узнав, что я отплыла в Индию. Еще она показала забавный рисунок — я верхом и в разрезанной юбке — и предложила спрятать бумаги в кирпичной стене кухни. Идея мне мигом полюбилась. Приятно думать, что частичка нашей вовсе не обычной истории окажется и частью нашей новой и не совсем обычной кухни. Подобно пещерным рисункам далеких предков, наше незамысловатое послание — «мы были здесь» — станет ждать, когда кто-нибудь случайно наткнется на него.

Мы вынули один кирпич, поместили в нишу перевязанную лентой стопку и, вернув кирпич на свое место, замазали щели свежим раствором. Не особо умелая работа, но кирпич держится крепко. Чрезвычайно довольные собой, мы устроились на веранде с кальяном.

Той ночью, лежа под москитным пологом, я размышляла об этом бунгало, построенном в стороне от селения, под тысячелетним сандаловым деревом, задолго до того, как на свет появились мы с Фелисити. Я думала о том, что смерть уносит все, но только не историю, и в ту ночь твердо вознамерилась как можно полнее описать нашу жизнь здесь, в этом доме, в ту пору, когда мы были счастливы. Дневники Фанни Паркс и Гонории Лоуренс так много значили для меня и для Фелисити. И я собиралась последовать их примеру, предоставив судьбе решать, кого смогут тронуть мои слова.

Не уверена, что сумею осуществить задуманное, но, садясь за дневник, всегда буду руководствоваться этой мыслью.

Ноябрь 1856

Занимаясь благими делами в сиротском приюте, Фелисити познакомилась с одним индийцем, разделяющим ее сострадание к несчастным. Все бы ладно, но, кажется, он водит ее в самые зловонные закоулки туземных кварталов, даже в трущобы, там они раздают одеяла и лауданум [17]старым и больным. Предприятие далеко не безопасное для молодой белой женщины, особенно сейчас, когда так много слухов о нарастающем напряжении между сипаями и их британскими командирами. Эти сипаи — хорошо обученные и вооруженные индийские солдаты. Их неисчислимое количество, и если они обратятся против горстки британцев, то мы окажемся в самом отчаянном положении.

Прибавим к этому океан обид на Радж и ту затаенную, тлеющую ненависть, что даже поваров заставляет осквернять обед сахибов, а водоносов — запускать змей в купальные ванны. Иные удивляются: разве способны эти слуги, смирно сидящие у костров своих лачуг, затеять революцию? И в подобной обстановке Фелисити крепит дружбу со своим индийцем. Меня это беспокоит.

Они не только видятся в приюте, но и обмениваются записками, которые Фелисити мне не показывает. Говорит, что это благодарности от миссионеров, но, когда она читает эти послания, я вижу, как светится ее лицо. Вряд ли миссионеры способны так ее вдохновить.

Дружба эта может оказаться опасной для них обоих, однако Фелисити пропускает мимо ушей все мои вопросы, как и мои предостережения. Эта разница во мнениях привела к едва заметному холодку между нами. Мы обе избегаем говорить о наметившемся отчуждении, но я беспрестанно о нем думаю.

Ноябрь 1856

Дивали — это праздник огней в Индии, и никогда еще не видела я страну эту столь восхитительно прекрасной. Дивали означает «горящие лампы»; пять дней каждая лавка, каждый дом, всякая повозка рикши и всякое дерево украшены маленькими глиняными лампами. Толпы людей в праздничных одеждах совершают пуджу — религиозный обряд поклонения свету, который означает победу в человеке доброго начала над злым.

В дни празднования Дивали все поклоняются солнечному божеству Сурия, но у индуистов бытует представление, что Бог есть Непостижимое, а потому многие из божеств — это их символические заступники, вроде христианских святых. Они приветствуют друг друга, произнося «Намасте», что означает «Бог во мне склоняется перед божеством в тебе», и мне кажется, что в этом обычае куда больше сердечности, чем в обычном рукопожатии. Дивали посвящен внутреннему свету, что рассеивает невежество и несет радость.

Как бы мне хотелось, чтобы Кэти увидела все это. Я помню, как радостно вспыхивало ее лицо, когда ей удавалось выучить новое слово. Огрубевшими ладонями она приглаживала свои непослушные черные волосы. Иногда могла рассмеяться, и меня неизменно очаровывала легкость ее нежного голоса, в звонкости своей подобного колокольчику, и столь не соответствовавшего ее грубоватой внешности.

Я всегда буду любить Кэти и Фелисити, но одна из них утеряна для меня навсегда, а другая — все равно что сестра. Я храню любовь в своем сердце и безмерно благодарна этому дару.

Мы с Фелисити развесили лампы и глиняные светильники по всему дому и на улице, а когда слуги принесли корзинки с морковной халвой и миндальными пирожными, мы дали им взамен бакшиш.

Индиец, друг Фелисити, тоже принес корзину, которая напомнила мне сокровище с погибшего в кораблекрушении судна, — тщательно уложенная горка из фруктов, чатни, засахаренных семян лотоса, персидских фиников и букетиков бархатцев. Что же, похоже, он из состоятельной семьи. Я выразила ему свою благодарность так же, как и всем остальным, а Фелисити сжала его ладони, и у меня создалось впечатление, будто что-то невысказанное промелькнуло между ними.

С темнотой мы устроились на веранде, воткнув в волосы бархатцы, и любовались фейерверками, распускающимися в небе с шипением капнувшего в огонь жира. Я растрогалась до слез. В самую темную ночь года, в одной из самых нищих стран мира люди устраивают праздник в честь света. В постели мы отправились притихшие, благоговеющие перед величием их неистребимой надежды.