Аптекарь, его сестра и ее любовник - Сандра Браун Страница 41

Должно быть, цистерна с пропаном опустошилась где-то посреди ночи. Теперь камин станет для них единственным источником тепла. Надо встать и подбросить поленьев в камин, разжечь огонь. Движение поможет ей согреться. Но она никак не могла заставить себя покинуть относительное тепло постели.

В комнате все еще было темно, тусклый серый свет еле пробивался из-за занавесок. Ветер ничуть не ослаб со вчерашнего вечера. То и дело раздавался стук обледенелых сучьев по крыше. Идеальный день, чтобы поваляться в постели.

Пожалуй, надо было соглашаться на предложение Тирни. Прими она тогда это предложение, возможно, ей бы не пришлось сейчас дрожать от холода.

Нет-нет, она приняла правильное решение. Такая близость, да еще в условиях полной изоляции, осложнила бы ситуацию бесповоротно. Она и без того осложнилась простым поцелуем.

Простым? Ну уж нет.

Он был захватывающим, хотя и коротким. Тирни сразу ее отпустил. Повернувшись к ней спиной, он продол разговор как ни в чем не бывало, словно никакого поцелуя не было. Он сказал, что теперь может лечь спать без особого риска, так как после сотрясения мозга прошло уже несколько часов.

Стараясь держаться так же естественно, Лилли признала его правоту.

Он еще раз предложил ей поесть, но она отказалась. Тирни кусок тоже не лез в горло.

Он предложил ей первой воспользоваться ванной. Пока она была в ванной, он перетащил матрац с кровати в гостиную.

К тому времени, как он вышел из ванной, она уже свернулась клубочком под одеялами. Тирни погасил свет и лег на диван, набросив на себя оставшиеся, правда, в меньшем количестве, чем у Лилли, одеяла.

Целый час Лилли не могла заснуть и не сомневалась, что он тоже не спит. Более того, она думала, что Тирни так и не уснул, когда ее наконец сморил сон. Все это время — с того момента, как он погасил свет, и до того, как она заснула, — Лилли пролежала в тревожном ожидании. Чего? Она сама не знала.

После поцелуя напряжение между ними возросло так, что его можно было резать ножом. Разговор начал спотыкаться. Они перестали встречаться взглядами, зато стали чрезмерно вежливы друг с другом.

Напрасно они так старались сделать вид, что поцелуя как бы и не было. Уж лучше бы посмеялись, уж лучше бы сказали что-то вроде: «Уф! Наконец-то с этим покончено. Ну, теперь, когда наше любопытство удовлетворено, можно успокоиться и заняться вопросами выживания».

Вместо этого они сделали вид, что ничего не произошло. Каждый боялся ошибиться, сказать или сделать что-то такое, что могло бы разрушить хрупкое равновесие. И вот к чему это привело: после их наигранных и неуклюжих попыток проигнорировать поцелуй Лилли стала ждать, что вот сейчас Тирни скажет «Ерунда все это», соскочит с дивана и заберется к ней на матрац, под одеяла. Потому что это был не просто поцелуй. Это была прелюдия.

«Я не настолько цивилизован», — сказал он тогда.

Еще миг, и вот он уже обхватил ее лицо своими сильными руками — она любовалась ими весь вечер — и прижался губами к ее губам. Ни минуты не колебался и разрешения не спросил. Он не казался ни виноватым, ни робким. Ни в малейшей степени! С той минуты, как их губы соприкоснулись, его рот был требовательным и жадным.

Он расстегнул ее пальто и сунул руки внутрь. Его руки обвились вокруг нее, он слегка согнул колени и притянул ее к себе и крепко прижал. Одно это без всяких слов говорило: «Я хочу тебя».

Теплая, текучая волна желания прихлынула к ее животу и бедрам. Какое это было блаженство — вновь ощутить прилив чувственности! Никакое вино, никакой наркотик не могли его вызвать или заменить. Никакое другое волнение не могло сравниться с этим пьянящим, щекочущим ощущением сексуального желания.

Боже, как давно с ней этого не было! Уж точно с тех пор, как Эми умерла. Ни у нее, ни у Датча просто не было эмоциональных сил на секс. Они пытались, но безуспешно. Ей трудно было притворяться, не ощущая ни малейшего желания, а отсутствие отклика с ее стороны нанесло новый удар по самолюбию Датча, и без того ущемленному. Он попытался придать себе уверенность самым простым способом: стал ходить на сторону. Это она могла бы простить. Ну… возможно, могла бы. Он искал у других женщин то, что она больше не могла ему дать.

Но вот чего она не могла ему простить, так это его похождений на стороне, которые начались задолго до рождения и даже до зачатия Эми.

Лилли потребовалось немало времени, чтобы понять, почему Датч начал ей изменять в первые годы брака, когда их сексуальная жизнь была такой насыщенной и бурной.

Но в конце концов ей стало ясно, что он постоянно нуждается в поддержке и ободрении. И в постели, но и в еще в высшей степени вне ее. И еще Лилли поняла, как это утомительно — обеспечивать эту поддержку бесконечно и поминутно. Сколько она ни старалась, все было мало.

Они познакомились на торжественном благотворительном банкете по сбору средств в фонд полиции Атланты. На волне общественной популярности после успешного раскрытия убийства Датч стал плакатным героем департамента полиции, и ему было предоставлено слово на банкете.

На трибуне он смотрелся необыкновенно импозантно, был хорош собой, обаятелен и красноречив. Он вообще казался неотразимым: вчерашний герой футбола, превратившийся в героя убойного отдела полиции. Его речь подвигла важных гостей, почтивших банкет своим присутствием, проявить щедрость, а Лилли — подойти к нему после банкета и представиться. К концу вечера они договорились о свидании.

Через шесть месяцев они поженились, и в течение года жизнь их была прекрасна. Они оба много работали, оба отдавали много сил карьере, но и любви предавались с такой же силой. Они купили коттедж в горах и уединялись в нем на выходные, частенько при этом не покидая спальни.

В то время Датч чувствовал себя уверенно, и это чувствовалось в постели. Это проявлялось в том, как он занимался любовью. Он был чутким и щедрым партнером, страстным и великодушным любовником, заботливым мужем.

А потом начались ссоры. Его злило, что Лилли зарабатывает гораздо больше, чем он сам. Она уверяла, что это не имеет никакого значения, они же теперь — одно целое. Он выбрал стезю общественного служения, говорила она, где самая трудная работа часто недооценивалась, причем не только в денежном выражении.

Она говорила искренне, но Датч слышал в ее словах лишь подтверждение того, что считал своим личным провалом. Он считал, что никогда не достигнет такого положения в полиции, какого она добилась в своем журнале.

Со временем его ощущение собственной неполноценности превратилось в какую-то манию, в беду, которую он сам на себя накликал, в сбывшееся пророчество. А звезда Лилли меж тем всходила все выше. Ее успех все больнее бил по его ущемленной гордости, и он пытался восполнить ущерб, заводя романы с женщинами, которые видели в нем того самого удалого героя, каким он так хотел казаться.

Всякий раз, когда Лилли уличала его во лжи, он выражал глубокое раскаяние и уверял, что его измены — всего лишь ничего не значащая мелочь. Но для Лилли эта мелочь значила очень много, в конце концов она пригрозила оставить его. Датч поклялся, что, если она его бросит, он умрет, обещал хранить ей верность, твердил, что любит, умолял простить его. Она простила, потому что уже ждала Эми.