Русская комедия - Владислав Князев Страница 41

— Что вы наделали? — вскричал в отчаянии Краснощеков. — Пропала шапка! Я этого не переживу!

— Тогда вперед, — говорит Самарыч. — Только вперед!

И немедленно занимает исходную боевую позицию. Туловище — ровно посреди дивана. Само собой, животом вверх. Голова — на подушке-думке. Нога — на ногу. Газета — на лицо.

И помчал диван с крутого берега на ледяную твердь. Как нож в масло, вошел в нее. И шарахаются торосы от чудовищного гроба-рыдвана вправо, влево. Прячутся в страхе с головой под воду.

Торжествуют на берегу соратники героя. А Краснощеков, а Краснощеков-то! Не устоял на месте, издал истошный африканский вопль, сиганул, как горный жигулевский козел, на лед и помчал галопом вдогонку за чудо-вездеходом.

И вот они уже на середине Волги. Торжествуют на берегу сотоварищи, но… Победа еще не полная. Не отдает шапку грабитель-торос. И никак не взобраться на его вершину. Горькие слезы текут по щекам приемного сына Самарской Луки — пемзяка Краснощекова.

— Не хнычь, толстопятый, — шепчет ему Лука Самарыч. — Есть у нас одно секретное оружие.

А секрет вот какой. Колдыбанский диван-кровать, естественно, не простой. Обязательно — неисправный. Как только колдыбанец уж очень сильно задумается, задремлет от всяких дум и заворочается, то озорник диван обязательно раскладывается в кровать. И не потихонечку, а с размаху, плюхой. Так, что от грохота все стены ходуном ходят. Жена давно пилит колдыбанца: отремонтируй, мол, мебель, или ты не мужик? Но колдыбанец как чувствовал, что не надо с этим делом торопиться. И вот сейчас…

Заворочался Лука Самарыч по-богатырски. Диван как шарахнет! Будто назло жене и теще в придачу. Что там натовские артбатареи и бомбы! Аж Везувий закашлялся. А торос-неслух мгновенно — в пыль.

Не веря своим глазам, счастливый пемзяк Краснощеков одной рукой прижимает любимую шапку к сердцу, а другой благодарно трясет богатырскую длань Самарыча.

Но рано праздновать победу. Озлилась стихия, озверела. Сначала льдина, на которой победно водрузился диван, завертелась вокруг своей оси, как заведенный волчок. Ну это, правда, колдыбанцам, которые аттракционами не избалованы, только в забаву. Будто на каруселях катаются. Тогда льдина стала скакать и взбрыкивать, как дикий мустанг. Тоже забавно — будто на качелях. Наконец совсем осатанела ледовая амазонка и пошла со зла под воду. Сама, мол, утону, но и наглецов утоплю.

Вот уже скрылся под водой ледяной настил. Уже погрузились в пучину дубовые ножки дивана, а самим смельчакам пришлось вскочить на него с ногами. Вот уже полощется в воде гобеленовая обивка, за которую жена оторвет голову, а теща выбросит ее на свалку.

Ахнул в ужасе берег: хана смельчакам. Каюк. Амба.

Тогда встает Лука Самарыч на диване в полный рост.

— Ну, толстопятый, — говорит Краснощекову. — Кидай в сторону берега свою шапку, да посильнее.

— Нет! — замотал недалекой башкой приемыш Самарской Луки. — Хочу умереть по-пемзенски. В шапке.

— Погоди помирать. Ты еще свое не допил, — шутит, хотя уже одной ногой на том свете, Лука Самарыч.

И без лишних слов снимает с напарника головной убор да как запулит его в сторону резинового комплекса! Как гранату. Словно хотел взорвать орденоносный гигант.

Быстрее ракеты стартовала краснощековская шапка, но Лука Самарыч успел-таки зацепиться за нее багром. В этом и состоял его хитроумный замысел. Понеслась ракетой ушанка и диван за собой тащит. Что твой натовский тягач! Только ветер в ушах свистит.

Вот и берег.

— Прыгай! — командует Лука Самарыч Краснощекову.

И вот они уже — в объятиях сотоварищей. Шапка, естественно, в объятиях Краснощекова. А диван по инерции дальше помчал. Аж до третьего микрорайона. Прямо в салон итальянской мебели «Венеция» влетел. А тут как раз какой-то богатенький новый русский по приказу дурехи-жены самую модную лежанку высматривал. Вдруг посреди итальянского спального гарнитура — шмяк наш диван-гроб. Да прямо под этого болвана-богача. И только тот на сей рыдван завалился, так сразу расцвел, как репейник после дождя. «Класс! — говорит. — Будто на нем и родился. Плачу миллион не глядя».

А Краснощеков тем временем все смотрит на свою шапку и не насмотрится. И вдруг как швырнет ее вверх. Потом еще раз, еще. С первого раза взлетела шапка выше телебашни. Со второго раза — выше орлиного полета. А в третий раз поднялась над облаками. И увидели ее аж в Пемзе. Узнали толстопятые свою самодельную гордость и красу, закричали хором: «Ура!» Да так громко, что в столичном ресторане «Москва» официанты побросали со страху на пол все тарелки. Фарфор вдребезги. Позолота — в пыль. Черепаховый суп — натурально в убыток.

А чудовище-дракон, сами понимаете, — в бега. Потому что если столица в убытке, то и до гидры, и до дракона доберется. Запросто все девять голов снимет. В возмещение ущерба.

— Ура! — кричит меж тем достойный сын Пемзенщины — удалой Краснощеков. Уже не на крутом берегу кричит, а у барной стойки:

— За Особую Колдыбанскую Истину! За Луку Самарыча! За мой счет!

Ах, былинники речистые! Хорошо вам вести свой рассказ. Одно удовольствие, если не сказать — наслаждение. То-то вы все такие справные, мордастенькие. Вас бы на наше место, в быль. Враз бы похудели, осунулись…

Итак, быль.

Что сделала бы древнегреческая гидра, если бы древнегреческий Геракл повел себя с ней так же галантно, как наш ВРИО? Несомненно, она поклонилась бы ему в пояс всеми своими головами, а бессмертной — до земли. Потом бросилась бы своему новому другу на шею и стала лобызать его. В лоб, в щечку, в уста. Опять же всеми своими многочисленными устами.

Ну так то древняя гидра. Она не была испорчена безвременьем и всякой столичной социологией. А наша современная гидра — увы и ах. Поэтому она не стала плясать от восторга. Она обошла монумент со всех сторон, придирчиво оглядела, будто собиралась слопать его с потрохами и с сапогами. Зачем-то похлопала по пузу. С какой-то стати подула на лоб, где красовался чемпионский шишман. И уж совсем некстати подтянула знаменитые штаны. Будто они спадали не с монумента, а с нее.

— Значит, вы все — cпасатели эпохи? — ощерилась современная гидра. — Очень приятно. Любопытно, как же вы намерены ее спасать?

— Мы прославим эпоху своим удалым подвигом, который заставит ахнуть весь мир, — скромно пояснил врио.

— Полная сенсация! — сделала рот до ушей гидра. — Признаться, первый раз слышу о таком виде досуговой деятельности. Растолкуйте мне, пожалуйста, что это такое — подвиг.

Короче, насмехается гидра. А наш простак-монумент сияет, и нос кверху:

— Слушайте меня, неугомонная и справедливая душа, затаив дыхание! Старинные волжские предания гласят…

Ну, дальше вам уже известно: грандиозное величественное явление… огромные ледяные торосы… ужасный оглушительный грохот…