Злые ветры дуют в Великий пост - Леонардо Падура Страница 41

Из окна Конде окинул взглядом внутренний двор, где до сих пор сохранились как символы отжившего себя порядка нумерованные столбики — разметка для школьной линейки. В свое время на послеобеденных построениях он всегда старался затесаться в самую последнюю шеренгу, подальше от директора и его подпевал, тех, кто принимал самые суровые меры, если замечал у кого хотя бы намек на усики, баки или прическу длинней положенного. С расстояния минувших лет, когда давно остыли былые страсти, Конде все еще с горечью вспоминал те тупые репрессии, которым их подвергали только за то, что они хотели быть юными и жить так, как живут юные. Возможно, Тощий, твердо решивший избавить их от воспоминаний, скажет ему: плюнь, Конде, все давно об этом забыли. И Конде тоже сумел забыть многое, но только не эту бессмысленную травлю, ведь в те годы он больше всего на свете хотел отрастить длинные волосы — чтобы они закрывали уши, чтобы доходили до самого воротника рубашки, чтобы можно было щеголять ими на субботних вечеринках, ничем не уступая тем ребятам, которые бросили школу и могли беспрепятственно отращивать патлы любой длины… После поступления в университет, когда уже никто не отправлял его с уроков в парикмахерскую, повзрослевший Конде сам без всякого сожаления коротко постригся и носит эту прическу и поныне. Однако стоит ему вспомнить те школьные линейки, как его и сейчас пот прошибает.

— Маноло, мне нужен список всех учеников мужского пола в классах, где преподавала Лисетта, за последние два года, включая нынешний, с их оценками по химии. И чтоб без шума, понял? Особое внимание обрати на такое имя — Хосе Луис Феррер. Найди все его оценки, собери о нем все, что под руку попадется. Задание ясно?

— Не могли бы вы повторить все сначала? — попросил сержант, изображая тупицу.

— Иди ты к черту, Маноло, хватит испытывать мое терпение. Ты уже попаясничал сегодня утром перед Сисероном и Фабрисио, так что можешь расслабиться… А я пока заскочу на квартиру Лисетты, может, рубашка еще там, а мы ее просто не заметили. Когда закончишь здесь, заезжай за мной, ладно?

— Без проблем, Конде.

Лейтенант, не попрощавшись, покинул кабинет директора, который проводил его тоскливым, почти умоляющим взглядом, спустился во внутренний двор, уверенно зашагал по одному из длинных боковых переходов, в конце повернул направо, дошел до середины коридора, где выглянул на балкон и, наклонившись над каменной оградой, убедился, что все осталось по-старому. Потом он проделал то, что когда-то вытворял чуть ли не каждый день: перекинул ногу через перила, спрыгнул на расположенный снизу навес, а после спустился, как по лестнице, по перекладинам гимнастической стенки на школьную спортплощадку. Отсюда до улицы и свободы уже рукой подать. И Конде побежал, как будто от его быстроты сейчас зависела победа отважного Гуайтабо в смертельной схватке со злобным турком Анатолио или с наводящим ужас индейцем Супанки. Позади раздался свист.

Какой-то мальчишка тем же путем перелез через каменную балконную ограду, спустился по перекладинам стенки и теперь бежал, стараясь догнать Конде.

— Я увидел вас в окно и отпросился с урока в туалет, — с трудом проговорил Хосе Луис, пыхтя и кашляя, как заядлый курильщик, отчего цыплячья грудь заходила ходуном.

— Пошли вон туда, — предложил Конде, и оба зашагали по направлению к лаврам, которые росли на краю школьной территории. — Как дела? — спросил он, вытаскивая сигареты.

— Нормально, — ответил Хосе Луис, явно нервничая, и раза два на ходу обернулся в сторону школьного здания.

— Может, нам лучше вообще уйти отсюда?

— Да, посидим где-нибудь там, за углом, — ответил мальчишка после короткой заминки.

Это мы с Тощим, невольно подумал Конде, выбирая крыльцо продуктового магазина, на ступеньках которого они с другом, бывало, приходили в себя после урока физкультуры.

— Ну, что случилось?

Докуренная сигарета от щелчка Хосе Луиса описала дугу и упала на улицу. Он потер ладони, будто внезапно продрог:

— Да нет, ничего, лейтенант, просто я все думал, после того как вы меня пропесочили, что человек погиб и все такое… В общем, я прикинул и…

— Что?

— Ничего, лейтенант, просто… — повторил Хосе Луис и запнулся, посмотрев в ту сторону, откуда они пришли. — Просто тут такие дела творятся, о которых вы, наверное, не знаете. Хреновые, в общем, дела, и все тут повязаны круговой порукой — кому охота наживать неприятности. Поэтому вы ни от кого не услышите плохого слова о Лисетте.

— Я не понимаю тебя, Хосе Луис.

Юноша криво усмехнулся:

— Нравится вам напрягать меня, лейтенант. Это любому дураку понятно — недаром же у нее все в отличниках ходили. Она проводила занятия на повторение пройденного материала за два-три дня перед контрольной и в качестве упражнений давала экзаменационные задачки. Теперь понимаете? Ну, может, изменит чуть-чуть, переставит что-то, но по сути один к одному. Поэтому у нее и успеваемость была лучше не придумаешь, и сама она считалась отличным педагогом.

— Но ведь многие должны были знать об этом? Кто-нибудь обращался, скажем, к директору?

— Не знаю, лейтенант. Кажется, девчонка какая-то выступала на собрании молодежной организации, но я ведь не состою в ней… И я не слышал, чтобы где-то еще об этом говорили.

— Что еще ты знаешь про Лисетту?

— Понимаете, она вела себя не так, как другие преподаватели. Если у кого из ее класса день рождения, Лисетта могла прийти, или еще какая тусовка, танцевала с нами, с одним даже… вы понимаете, о чем я.

— Но она же намного старше вас?

— Да, разумеется. Но иногда она кое-что позволяла себе. И потом, она же учительница.

Конде посмотрел на здание школы, виднеющееся сквозь листву деревьев. Многие поколения учеников, получившие образование в этом заведении за пятьдесят лет его существования, лелеяли мечту переспать с какой-нибудь учительницей. Конде не был исключением и грезил учительницей литературы, которую почитал за самую настоящую кортасаровскую Магу. [28]Он посмотрел на Хосе Луиса. Не слишком ли много я от него требую? Но все же задал свой вопрос:

— А кто тот ученик, что спал с ней?

Хосе Луис резко повернул к нему растерянное лицо, будто получил от Конде разряд статического электричества, и опять принялся тереть руки и мелко трясти ногой:

— Вот чего не знаю, того не знаю, лейтенант.

Конде положил руку на его костлявую ногу, чтобы остановить трясучку:

— Ты это знаешь, Хосе Луис, и должен сказать мне.

— Не знаю, лейтенант, — стоял тот на своем, стараясь говорить твердым голосом, — я у нее в любимчиках не ходил.

— Послушай, — начал Конде, доставая из заднего кармана брюк потрепанный блокнот. — Давай сделаем вот как. Во-первых, даю тебе слово, что никто не узнает об этом нашем разговоре. Никто и никогда. Теперь вот что: запиши сюда фамилии всех ее любимчиков. Этим ты нам обоим одолжение сделаешь, иначе потом никогда себе не простишь, что не помог мне, если кто-то из них имел отношение к смерти Лисетты. Помоги мне, — произнес Конде как можно убедительнее, протягивая Хосе Луису блокнот и шариковую ручку.