Книга для прочтения - Екатерина Великина Страница 41

Кстати, о садике. Тут, помнится, несколько месяцев назад нешуточный кипиш был: ах, мою деточку обидят, ах, пергидрольная воспиталка, ах, надо в платный, ах-ах-ах! Устроила на свою-то голову, дурища. Нет, слов нет — сад наш прекрасен, как санаторий Липки. Воспиталки тихие, симпатичные, кормят раз пять на день, спят не по звонку, а вовсе даже до скольки хочется, музыку прослушивают опять же. Все хорошо и замечательно, если бы не одно «но». Вы можете себе представить мою деточку, хорошо накормленную и выспавшуюся, нашпигованную классикой вперемешку с различными светскостями, в тот момент, когда она (деточка) заявляется домой? Там энергия не то что бьет ключом, а несется потоком — бушующим, неотвратимым и при этом до тошнотиков вежливым: «Мамочка, извини, что я отрезал рукав от твоей любимой рубашки, высыпал сахар в суп и вылил краску на ковер — у меня просто было плохое настроение». Я, между прочим, подозреваю, откуда растут ноги. Вероятно, в садике их не наказывают, а вместо этого заставляют объяснять содеянное и извиняться. Не вопрос. Ребенок мой — очень дотошный юноша и воспринимает все буквально, а посему науку усвоил прекрасно. Нет, гадить меньше он не стал, но зато всегда очень красочно объясняет, почему это случилось, рассыпаясь в самых искренних извинениях и напрочь лишая меня шанса на кровавую расправу.

Вот, к примеру, день сегодняшний. Самый-самый обычный день. Ну хорошо, не самый. Выпила я пива накануне, каюсь. Никакого похмелья нет, а так — легкое недомогание, если что, мир спасу запросто, но насчет шаманских плясок — не особенно. В общем, средней хреновости состояние, но жить можно. Встала, почту разгребла, статейку вяло пописала, блинки шквариться поставила и отправилась пол мыть. У меня с бодуна всегда некие самоуничижения касательно окружающей обстановки, а оттого уборка получилась самая что ни на есть великолепная: к восемнадцати нуль-нуль пол блестел как Васькина харя после ужина. Одну минуту блестел, не больше. Звонок в дверь раздался ровно в восемнадцать ноль-одну, и на этом благодать закончилась. На пороге образовались два красных пятна — одно большое и унылое, а второе маленькое и очень проворное.

— Катя! Вот ваши жировки, — сказало большое унылое пятно.

— Ой, мама! Сейчас будет прыг, — сказало маленькое и очень проворное пятно.

— Не надо! — рявкнула я и попыталась поймать маленькое красное пятно за капюшон. Капюшон отделился от комбинезона легко и плавно, и если бы не пуговицы, застучавшие по полу, сцена могла бы быть вполне космической.

— Как это не надо жировок? — изумилось большое унылое пятно. — А как же вы платить будете?

— Это я не вам, — вздохнула я и вытерла капюшоном лоб.

— Она не вам! — пояснило маленькое красное пятно откуда-то у меня из-за спины. — Ма, классно я прыгаю?

— Да-да, не вам, — еще раз зачем-то сказала я и опять вытерла харю капюшоном.

— Я так и поняла, — обрадовалось большое красное пятно. — А вот еще в садике…

Краткость не является достоинством большого красного пятна, а оттого маленькому красному пятну удалось не только классно попрыгать и побегать, но и довольно мастерски перевернуть кошачью плошку. Всю дорогу, пока нянька распространялась о превратностях дитячьей судьбы, я стояла по стойке «смирно», стараясь не поворачивать голову назад, и тихо молила Бога о том, чтобы на улице не было луж.

Бог был глух к моей беде.

Уже в восемнадцать ноль четыре коридор был не только изгваздан и засыпан китекетом, но и немножечко вытерт половой тряпкой. С учетом того, что половая тряпка лежит в ванной комнате, пол которой покрыт кипенно-белым ковром, мои зеленые человечки не просто взвыли, а начали вылезать наружу по одному (да, читать следует как «Катечкина озверела»). Виновник торжества валялся там же, в коридоре, и старательно вытирал тряпкой лицо, должно быть, желая освежиться.

— Что-то устал, — грустно сказал он мне. — Помоги раздеться — жарко!

С восемнадцати ноль пяти до восемнадцати пятнадцати, после того как младенец был раздет и вымыт, я приводила пол в исходное состояние, исполняя Песнь О Неблагодарности.

— Мама у тебя целый день трудилась, — кричала я на всю квартиру, ползая с тряпкой по полу. — Ты вот видишь, у нее даже головка болит, от… работы… Есть готовила тебе и папе… твоему… чтобы его, зара… чтобы его накормить. Убиралась! Вот у других мамы — они на диване, может быть, целыми днями лежат и семью кормят полуфабрикатными блинками, мерзавки. А я… я, как пчелка…

Собственно, никто в мире, включая посторонних злодейских мам и меня саму, так и не узнал, чего именно я делаю как пчелка, потому что в этот самый момент на кухне закричали.

Бросила тряпку, побежала. Прибежала и, извините, охренела.

Кхм…

Нет, когда я увидела валяющийся на кухне стул, я еще ни капельки не удивилась. Раз стул валяется — значит, полез в буфет — знаем, плавали, чего тут хренеть-то? И то, что по полу печенье рассыпано, это тоже не Мерлин-волшебник нашаманил. Дитя добралось до буфета, конфет не обнаружило (выкуси, зараза, еще вчера перепрятала) и решило проинспектировать третью полку, с которой печенье и свалилось. Опять-таки — чистая логика и никакого удивления. И даже само дитя, возвышающееся на уровне потолка и рыдающее отчаянно, не вызвало у меня душевного трепета — да, за походы в хозяйские закрома у нас не премируют.

Единственная вещь, выбивающаяся из картины «Пойман с поличным», была… э-э-э… сковорода.

Чего угодно ожидала увидеть, но вот только не Фасолика, одной ногой стоящего в сковородке с семейным ужином — горелыми полуфабрикатными блинками с ягодной начинкой.

— Это как? — выдавила из себя я.

— Она сама-а-а-а-а! — взвыл ребенок. — Я не хоте-е-е-е-е-ел!

— Ах, какая нехорошая, — съехидничала я. — Может, ее стоит наказать?

Наказать следовало меня саму. И за потерю бдительности, и за склонность к выступлениям, и вообще. Но это я только потом поняла — через несколько секунд, после того как Фасолик схватил виновную сковородку и с воплем «Вот тебе, вот» бодро треснул ею по рабочей поверхности.

Вот, кстати, дорогие девочки: умение хорошо готовить не всегда спасает ситуацию. К великому моему счастью, в вольный полет ушло только два блинка, а оставшиеся четыре штучки так плотно пригорели к днищу, что не только не отправились путешествовать, а вовсе даже дождались папиньку, коим и были сожраны с удовольствием. Так-то.

С восемнадцати тридцати до девятнадцати нуль-нуль маленький Ф. «думал о своем поведении» в детской, а я пылесосила рассыпанное печенье и объясняла Василю, что яблочная начинка — это почти то же самое, что и фарш. Василь сомневался так долго, что от тоски я сожрала блины сама.

К семи вечера маленький Ф. надумался о своем поведении как следует и, пообещав мне «не лезть в буфет никогда», затребовал включения компьютера. Понеслась… Нет, игры у него хорошие, вполне себе развивающие и положительные, только вот к седьмому уровню сбора каких-нибудь чертовых цыплят «пипипи-я-тут» у меня появляется сухость во рту, начинает рябить в глазах и вообще наступает некое разочарование в обстановке. К счастью, дитя мое пока не утратило младенческой наивности, а поэтому все еще ведется на выключение монитора с гадливой присказкой «Иглусеська устала и усла басеськи». Как правило, «иглусеська» устает к тому моменту, когда я заканчиваю впихивать в ребенка ужин, но ей на смену незамедлительно заявляются мультфильмы.