Время любить - Филипп Эриа Страница 41

– Возможно, только горка мне не нравится... Какие-то переплеты, похоже на исповедальню. Каждый раз, когда я буду лазить за стаканом, мне все будет казаться, будто я совсем ханжа.

– Можно сдать ее в антикварный магазин. Нет, не стоит, давайте-ка поставим ее вот сюда, так будет лучше.

– Старинная? – спросил он, приглядываясь к горке.

– Все, что я для вас достала,– старинное. Все до девятнадцатого века. Разумеется, деревенское, иногда даже починенное, зато добротное. Не та мебель в сельском стиле, которую выпускают партиями и которая обошлась бы вам вдвойне. А в этих комнатах под сводчатым потолком я как-то плохо представляю себе теперешний марсианский стиль.

– Опять она права! Я так ее ждал, чтобы поругаться из-за этого хламья, а она дает мне уроки декоративного искусства. Ладно, давайте условимся, я в обстановке ничего не смыслю. Оставим эту тему, перейдем к делу.

Я уже успела за это время приглядеться к нему и знала, что ворчит он только ради самозащиты. Очутившись в своей сфере, где он не нуждался в поучениях, он убрал когти. И если я была женщиной, он был всего только мужчиной.

Мы проработали с ним больше трех часов без передышки, отыскивая подходящее место не только для той мебели, что я для него приобрела, но и для всех его вещей, запакованных в ящики; старались как можно выгоднее разместить экзотические ткани, звериные шкуры. Большую часть мы пока что положили прямо на пол у перегородок. Я решила, что попозже велю приделать металлические прутья и стойки, без шлямбура в стену нельзя было вбить ни одного гвоздя, так как сразу же под штукатуркой шел сплошной камень.

Из хаоса чемоданов и ящиков мы извлекали на свет божий самые различные вещи, привезенные из дальних стран, здесь мирно соседствовали ткани Ближнего Востока и Океании. Все это было подобрано умело, со вкусом, чего я никак не ожидала. Пусть этот вечный бродяга плохо разбирается в стилях французской мебели, зато он безошибочно выбирал ковры и старинную колумбийскую керамику. И среди всех этих забавных и неожиданных для меня вещиц дешевки не было: я не обнаружила ни одной из тех безделушек, примелькавшихся пустячков, которые сплошь и рядом слабодушно хранят в качестве сувениров многие путешественники. Были тут носы полинезийских пирог, действительно красивейшие. Я не удержалась и сделала ему комплимент.

Но главное чудо было в том, что все эти чужестранцы сразу прижились здесь; образчики далекого искусства на диво подошли к этим сводам, к этим французским потолкам, к этой сельской мебели. Ла Рок сразу принял в лоно свое Поля Гру и его бутафорию, как некогда принял меня наш Фон-Верт.

Мистраль не унимался, хотя день уже клонился к закату. Мы решили немножко передохнуть.

– Чашечку крепкого чая? – спросил он.– Что вы на это скажете? Вы потрудились на славу.

Я хотела было сама приготовить чай. Но Поль Гру отказался от моих услуг, заявил, что прекрасно умеет заваривать чай, и исчез. Залу на втором этаже, с балками на потолке, где я ждала своего хозяина, он решил превратить в рабочий кабинет. Огромный стол был обращен к западу, и как раз в этой стене я велела пробить рядом два одинаковых окна – единственное мое отступление от классического провансальского зодчества, которое признает лишь малое количество окон, да еще в глубоких нишах,– в качестве защиты как от зноя, так и от мистраля. Рядом с письменным столом, тоже лицом к окнам, мы, пока еще в виде пробы, поставили турецкий диван. Я присела на этот диван. Солнце садилось чисто, мистраль прогнал все облака, и волшебство красок изливало себя на эту гряду каменистых холмов, почти мне не известных.

Когда Поль Гру вернулся, неся в руках поднос, я успела разглядеть термос с горячей водой в виде кувшина и благодаря этой изящной безделушке, свидетельствовавшей о любви к комфорту именно этого человека, моего клиента, мне впервые захотелось присмотреться к нему внимательнее. Как к личности на сей раз, а не как к совокупности тех или иных поступков. До сих пор я только говорила с ним, отвечала ему, выносила его дурное настроение, пыталась его понять. Тогда, в Фон-Верте, при погрузке колоды я отвела от него глаза, а теперь я их от него не отводила. Характер его внешности определялся именно этим контрастом между чуть грубоватой тяжеловесностью его черт и грустным взглядом, между загорелым, почти кирпичного цвета лицом и коротко подстриженными волосами, тронутыми сединой. Но он был, так сказать, изваян из этих контрастов. Этот мужчина лет сорока пяти, а может, сорока восьми двигался с какой-то неожиданной легкостью, словно бы сбросив с себя груз, если можно так выразиться. Будь черты его лица потоньше, он походил бы как две капли воды на одного американского киноактера, которого я видела, уж не помню в каком фильме, специализировавшегося на роли стареющих дон-жуанов; по ходу действия он попадает в компанию молодых людей, они зовут его танцевать, он сначала отказывается, отбивается, потом входит в круг танцующих и танцует, как юный стиляга.

Поль Гру налил мне чаю; вдохнув аромат, подымавшийся от чашки, я успокоилась.

– А вы умеете заваривать чай. Что правда, то правда.

– А вы как думали? Что и чай нужно заваривать в стиле Агнесс?

– Почему вы заговорили о стиле Агнесс?

– Потому что этот стиль уже стал классикой, освящен гласом народным, и вы его силком мне навязали,– проговорил он, обводя комнату широким жестом. – Если бы мне когда-нибудь кто-нибудь сказал!..

– Пожалуйста, не подумайте, что здесь есть хоть капля стиля Агнесс. И запомните, скорее уж это стиль, так сказать, причудливый. Вот, к примеру, стены, они достаточно характерны, и приходилось им повиноваться. А иначе... Если уж говорить начистоту, то я лично считаю просто глупым, чересчур уж дачно-парижским слепо подражать провансальскому стилю просто из принципа, под тем предлогом, что дом-де находится в Провансе.

– Возьмите-ка лучше кусочек кекса, дорогая моя разумница.

– Не подшучивайте над моими словами, все это гораздо сложнее, чем вы воображаете. Вы когда-нибудь задумывались вот над каким вопросом: почему нашим современникам нравится стеганая мебель, керосиновые лампы, тарелки с виньетками? Потому что они тоскуют о прошлом, вздыхают втайне об утерянном стиле ушедших веков.

– Ого, вы мне тут целую теорию изложили. Помолчите-ка лучше, мадам. Уже не принимаете ли вы меня за клиента из Америки? Стиль Агнесс не нуждается в исторических экскурсах и давным давно имеет название: это стиль буржуазный.

– Боже, что за несносный человек! – Он снова заговорил со мной тем тоном, который я терпеть не могла и надеялась, что это уже в прошлом. – Да, да, несносный, с вами невозможно разговаривать, вы и святую из себя выведете,– проговорила я уныло, почти в отчаянии и отвернулась к окну.

Я готова была расплакаться, а ведь я плачу лишь в исключительных случаях, но тут я была не в силах сдерживаться. Полдня я возилась, устраивала ему жилье, вкладывала в работу всю свою изобретательность и терпение: мне удалось установить между нами своего рода трудовое содружество, а теперь вдруг после того, как я с открытой душой... Да и усталость сказывалась.