Сладкая жизнь эпохи застоя - Вера Кобец Страница 41

Однажды теплым весенним днем, сидя удобно, нога на ногу, в кресле и неспешно прожевывая куски восхитительнейшего бисквита, испеченного, разумеется, не без оглядки на мой визит, я почувствовал глубокую, в каком-то смысле даже физиологическую потребность сказать моим милым хозяйкам что-то особенно приятное и капризным тоном внимательного, хоть и слегка уставшего от бесконечной заботы любимца спросил: «Да! А когда же великий день? Наверное, уже скоро?» «О чем это вы?» — заботливо переспросила моя добрейшая англичанка. «О заключительном этапе пятилетнего марафона учениц нашей дорогой Матильды Аполлинарьевны», — шутливо кланяясь в сторону младшей сестрицы, игриво пояснил я. «Так он уже состоялся. Алина Фомкина играла хуже, чем могла бы, но в целом я довольна», — с удовольствием расправляясь со своей порцией сладкого, благодушно ответила Тилли. От неожиданности я подавился. Ахнув, сестры вскочили и, подбежав, принялись колотить меня по спине. «Я говорила, что бисквит в этот раз получился сухим, — трагически вскрикнула Екатерина Аполлинарьевна. — Яйца нужно покупать самые свежие, непременно на рынке. В магазинах всегда не то качество!» Они были трогательны в своем неподдельном отчаянии, но я все же не дал сбить себя с толку. Испытанное разочарование было чересчур сильным. Голубое платье с воланом — я столько раз видел его в мечтах. Мне хотелось, чтобы они ощутили всю глубину проявленной оплошности, раскаялись, попросили прощения. «Жаль, что мне не пришлось побывать на концерте», — отчетливо проговорил я, когда они наконец успокоились и был подан свежезаваренный чай, а Мисси, вспугнутая всеобщим переполохом, снова свернулась в клубок под лампой. «Вадим, вы всегда слушаете первоклассных исполнителей. Зачем вам какие-то неоперившиеся девчонки? Расскажите-ка лучше, как идут дела в Обществе библиофилов?» — с разгорающимся энтузиазмом попросила Матильда Аполлинарьевна, и я вынужден был подчиниться.

Вскоре «концертный инцидент» совершенно изгладился из моей памяти. В городе одна за другой открывались интереснейшие выставки, я всюду бывал, а сестры, ссылаясь на ноги Екатерины Аполлинарьевны, сидели дома. Однако им очень хотелось быть в курсе событий, и они непрерывно требовали меня к себе. Иногда это досаждало, но они так радовались моим приходам, так хлопотали. Тилли пекла для меня по какому-то невероятно сложному рецепту «тающий во рту» слоеный пирог с капустой (я с детства терпеть не мог пироги с капустой, но как-то упустил момент, когда еще прилично было сказать об этом), а Екатерина Аполлинарьевна не пропускала дня, чтобы не сказать: «Вы наша главная связь с миром. Без вас мы просто гнили бы в своем углу». Конечно, теперь, когда наступило лето и прекратились занятия, это могло быть отчасти верно, но все же я начал иногда с раздражением отмечать, что очаровательные старушки немного лукавили: на фоне нежно-зефирных вздохов об одиночестве то там то сям мелькали различные имена. Сегодня это была Юлия Павловна, которая всегда умеет заговорить до смерти. Завтра — Леонтий Абгарович, для которого существуют только две темы: Грибоедов и Грузия. Уже насмеявшись вдоволь над этим занудой, я с некоторым ошеломлением соображал, что Леонтий Абгарович — автор недавно с большим интересом прочитанной мной монографии о декабристах, и пытался убедить беспрестанно прикладывающих пальцы к вискам сестер, что для меня, несомненно, было бы удовольствием как-нибудь встретиться с ним под их гостеприимным кровом. «Вадим, как вы не понимаете, он безнадежен», — нараспев говорила Екатерина Аполлинарьевна, и я, внутренне чертыхаясь, вновь возвращался к отчету о выставке акварелей в корпусе Бенуа.

«Вы изумительный рассказчик. Слушая вас, впору вспомнить Андроникова, — сказала однажды в августе Тилли, и я почувствовал себя так, словно меня наградили орденом. — О чем бы вы ни говорили, это захватывает. А вот на прошлой неделе к нам приходили мои давнишние выпускники, и можно было умереть со скуки, хоть они и рассказывали о Риме». — «О Риме?» — «Да, Леня ездил туда на конкурс Тосканини. Фортепьяно было его специальностью, но потом он переключился на дирижирование». Это уже издевательство, думал я, глядя на безмятежное спокойствие, разлитое по ее кругло-красному лицу. Она что, не слышит себя? Не понимает, как это звучит? «Тилли права, — заговорила, на миг отрываясь от своего вязания старшая, — если бы Галя не сыграла Равеля, вечер пришлось бы считать совершенно потерянным». Я встал. «Как? Уходите? Но ведь еще…» Однако я не слушал. Дрожащими пальцами застегнул плащ, постаравшись влить в голос сарказм, сказал: «До свидания». «Вы скверно выглядите в последнее время, Вадим», — озабоченно констатировала Матильда Аполлинарьевна. — «В чем дело? Боюсь, что вы недостаточно калорийно питаетесь». «Кха!» — вылетело из моей скрученной спазмом глотки. «Осторожнее, гвоздь!» Я хлопнул дверью. Я точно знал, что ноги моей у них больше не будет.

Но прошло несколько дней, и я понял, что сделал из мухи слона. Если посмотреть здраво, что, собственно, произошло? Да, выяснилось, что в квартире есть рояль. А для меня, зная о моей любви к музыке, никогда ничего не сыграли, радостно принимали в комнате, которая, в общем-то, была просто прихожей. Да, подтвердилось, что, несмотря на мои намеки и даже прямые просьбы, меня отказываются принимать вместе с другими гостями. И в чем же все-таки трагедия? Рояль для Матильды Аполлинарьевны чисто рабочий инструмент. То же самое, что для меня кульман. Неудивительно, что дома она предпочитает отдыхать, не имея его непрерывно перед глазами. А гости… Гости — дело хлопотное. Так стоит ли удивляться, что две пожилые дамы предпочитают, чтобы они приходили по одному. Визит супружеской пары для них уже перегрузка. И в результате, как я сам только что слышал, никакие рассказы о Риме не компенсируют непосильного напряжения. Если раскинуть умом, все становится на свое место и незачем хватать шапку в охапку. В общем, когда Екатерина Аполлинарьевна позвонила сказать, что они с сестрой очень соскучились, я только слегка помялся, перед тем как принять приглашение прийти непременно сегодня, так как капустный пирог уже в духовке и Тилли будет в отчаянии, если я не полакомлюсь своей любимой хрустящей корочкой. Голос Екатерины Аполлинарьевны звучал необыкновенно тепло и взволнованно, и, поняв, что мне тоже было тоскливо без этих вибрирующих грудных нот, таких одинаковых у обеих сестер, я быстро собрался, а по дороге — совсем неожиданно для себя — купил еще букет астр.

Приятно было после небольшой размолвки вновь подходить к знакомому дому, приятно чувствовать, как полностью и без остатка рассосалась саднившая душу обида. Сестры встретили меня криками радости. Стол был уже накрыт. Пирог? Да, пирог, но, кроме того, еще целая вакханалия вкусностей. И даже маленький графинчик водки. От растроганности у меня слегка защипало глаза. «Ура!» — по-гусарски воскликнула Екатерина Аполлинарьевна, поднимая свою размером с наперсток рюмочку. «Ура!» — откликнулись мы с Тилли. Пир покатил горой. «Да, мы заслужили сегодняшний праздник, — блаженно откидываясь на спинку стула, выдохнула совсем раскрасневшаяся Матильда Аполлинарьевна. — Вадим, вы представить себе не можете, что тут было вчера! Вместе с нами — четырнадцать человек!» «И по какому поводу собралось это многолюдство?» — чувствуя уже, что все рушится, спросил я машинально. «Ах, голубчик, прослышали, что Джон Лоуэлл согласился прийти поиграть для Тилли (они со студенческих лет знакомы), вот и сбежались. Сидеть было не на чем. Не говоря уж о том, что дышать просто нечем!»