Хохочущие куклы - Татьяна Дагович Страница 42

Зала наполнялась людьми. Они беседовали на ходу, но, заходя, понижали голос и замолкали, обмениваясь только взглядами. Мужчины были в пиджаках, некоторые при галстуках. Женщины разнообразнее – все в красивой высокой обуви. Та, что стояла в центре, была одета в кремовый костюм строгого покроя, странно подходящий к ее лицу с аккуратными, искушенными в кремах морщинками. Голени были обтянуты телесного цвета чулками.

В зале стало тихо. Женщина в костюме сделала шаг вперед. У нее в руках оказался микрофон. Пальчик, заканчивающийся гладким блестящим ноготком, легко ударил по микрофону, женщина удивленно оглянулась, подбежали двое слуг в зеленом, поставили перед ней нечто вроде пюпитра, на котором оказались листы бумаги и в который вставили микрофон. Принесли стакан воды. Кивнула и наконец заговорила:

– Ваше высочество, Элеонора Фелисия, дамы и господа, уважаемые коллеги. В этот солнечный…

Нора вздрогнула под покрывалом.

– …ясный день я счастлива…

Счастлива? Нора попыталась вглядеться в лицо говорящей, расплывающееся в поволоке покрывала, – она знала и раньше о счастье, но представляла его несколько иначе. А если делегат права и счастлива – то стоит ли к счастью стремиться?

– …провозгласить новый этап в развитии наших отношений.

Делегат хотела продолжать, но ей помешали легкие аплодисменты – на которые она ответила сдержанной улыбкой.

– Нужно признаться, что многие (пауза), в том числе и я, поначалу сомневались в перспективности нашего сотрудничества. Предрассудок о различии внешнего и внутреннего так прочно укоренился в общественном сознании, что мы с поразительным упорством неправильно интерпретировали некоторые данные и неправильно применяли закон сохранения энергии. И все же мы решились вложить наши силы и средства… (короткий смешок в последних рядах), наш энтузиазм в этот по-настоящему сто́ящий и дерзкий проект. И – сегодня мы можем констатировать с полной уверенностью – проект оказался не только взаимовыгодным, но и открывающим, как для вас, ваше высочество, так и для нашего фонда новые горизонты и новые перспективы. Электрический свет, который мы все можем видеть, – лучшее тому подтверждение. Это успех.

Норе было сложно слушать – другие делегаты заглушали оратора своими разговорами. Она старалась не шевелиться и нащупать нить, но все отчетливее слышала бормотание:

– Стрелка пошла, только из упаковки достала. Блин, ну что за невезение. И не хотела же сюда идти.

– А кто нас спрашивал, чего мы хотим? Успокойся, я тебе дам, у меня в сумке запасные.

– Обидно!

– Заткнитесь вы обе! На банкете трепаться будете.

– Но она же не живая?

– Говорили – живая.

– А ты сам подумай – как она может быть живая, если… Ты вспомни, где мы!

– У нее такое лицо… Это невозможно представить заранее, я не знаю, кто делал эту куклу, но от нее страшно.

– Умоляю тебя, страшно! Смешно.

– Вот-вот, на швабру навесили скатерть… Одного не пойму – что мы здесь делаем.

– Шоу!

– Но она же точно не живая? Нет?

Казалось, делегат забыла, почему находится здесь, говорила как радио о взаимовыгодных условиях и заслугах Алекса Ниффлонгера, сделавшего возможным сотрудничество таких разных организаций, как их фонд и… говорила, шаря отсутствующим взглядом по стене за спиной Норы, избегая взгляда Норы, что не было сложным, – взгляд оставался неподвижным. Шепот был яснее ее голоса:

– Нет, ну не могу… Сейчас не выдержу.

– А что это у нее на голове сбоку? Железное? Антенна, что ли?

– Корона, надо полагать.

– Тише! Мне кажется, она настоящая…

Потеряв интерес к речи, перешедшей теперь к достижениям современной медицины, Нора вспоминала струнами сердца песню лютниста… Она помнила только некоторые слова… «Мое сердце так тяжело. Моя болезнь не будет излечена». Стала думать своими словами, но они соскальзывали с карниза музыки, падали и разбивались.

Мой возлюбленный,

Тебя нет рядом,

Все в твое отсутствие бело и больно.

– Да живая она… Просто альбинос.

– Не смейся так громко, в конце концов, она может услышать.

– Я же не в супермаркете их брала, понимаешь? Разве это нормально за такие деньги? Новая упаковка – и сразу стрелка.

– Иди уже, переодень где-нибудь. Со своей стрелкой… Откуда я знаю, где здесь женский туалет.

Почему-то так холодно.

Но когда ты

Рядом будешь,

Что это исправит?

Но мы чисты друг перед другом.

Что это исправит?

Мы никогда не смотрим в глаза друг другу,

Когда рядом,

Но всегда смотрим,

Когда далеко.

Мы любим,

Но что это исправит?

Нам не хорошо.

Но я хочу,

Хочу, хочу,

Чтобы сейчас ты

Оказался рядом,

А это невозможно,

Да и что нам делать

Вместе?

Внезапно она вспомнила, куда направлялась этим утром, и спросила громко:

– А где мама?

Шушукавшиеся гости замолчали. Мертвая тишина. Гуидо посмотрел на свои туфли, задрал брови и хмыкнул, сразу после чего тишину разорвал долгий, отчаянный женский вопль.

Делегаты в ужасе отшатнулись, женщина перед микрофоном беспомощно оглядывалась, губы ее вздрагивали, то ли она хотела говорить дальше, но потерялась в своих листах, то ли просто испугалась.

– Это крыса. Просто крыса напугала, – сказал кто-то тихо.

И речь потянулась дальше, теперь нырнув в глубокую историю. Когда наконец завершилась, делегаты принесли Элеоноре Фелисии подарки, множество механических игрушек, которые она почти не видела – из-за покрывала и из-за того, что ей не следовало наклонять голову. Но, перед тем как гости потянулись к выходу – где-то их ждали накрытые для банкета столы – нужно было кивнуть в знак прощания.

Нора сидела в кресле. Несколько раз били часы, значит, прошло несколько часов с тех пор, как удалились делегаты. Сидя в кресле, Нора тосковала по возлюбленному. Оттого что его не было, сводило пальцы холодными судорогами и доходило до смерти желание его присутствия, желание замыкало круг, она осознавала отсутствие и впадала в отчаяние, отчаяние длилось, становилось привычным, тосковала спокойно, но в новый момент снова осознавала, что возлюбленного нет рядом. Ей казалось, будто ее ногти впивались и царапали подлокотники, как царапали бы его грудь, на самом же деле руки свисали по-прежнему безжизненно, и по ним стекала вода.

Она не могла заметить того делегата, что ходил по залу, пытаясь обратить на себя ее внимание. Он звал ее: «Элеонора Фелисия», – но она не слышала. Когда очнулась, посмотрела на него сквозь покрывало. Это не был ее возлюбленный.