Неизбежность лжи - Игорь Симонов Страница 42

– Но ведь ты мне скажешь, что следует изменить?

– Вы и сами знаете. Сменить всю группу, отвечающую за идеологию, рекрутировать каким угодно образом узнаваемых людей и на федеральном и на региональном уровне – их должно быть не три – пять, как сейчас, а минимум две сотни. И это нужно сделать до конца месяца. И эти люди должны везде говорить, что они с партией, и объяснять, почему они с партией. Тогда нас услышат. Это главная задача сейчас. Все остальное бесполезно.

– Ты уже не борешься с рекламой и концертами? – удивился Юрий Петрович.

– Нет.

– Почему?

– На эту борьбу уходят силы и время, а того и другого нехватка. От рекламы пользы нет, как и от телевизионных дебатов.

– Ты уверен? В Америке многие именно после дебатов решают, за кого голосовать.

– Да, наверное. Так говорят, по крайней мере. Я не проверял.

– Ты уже совсем не веришь тому, что говорят, бедный Костя, – покачал головой Юрий Петрович, – что с тобой сделали эти два года.

– Как я могу верить тому, что говорят и пишут, – улыбнулся Костя, – когда я сам занимаюсь организацией того, что говорят и пишут. Что касается Америки, то степень цинизма российского общества и американского несравнимы, отсюда и разная реакция на политическую рекламу. В Америке политик, которого поймали на вранье, вряд ли имеет будущее, Клинтон здесь, скорее, исключение из правил. В Японии просто сразу в отставку уходят. У нас, я думаю, активная часть населения вообще ни одному слову политиков не верит. В Америке выборы – это хорошо отрежиссированное шоу, и люди уже привыкли, что у этого шоу есть свои атрибуты – например, теледебаты. Хочешь участвовать в шоу – смотри теледебаты. А у нас ведь по большому счету вообще никаких выборов нет. Так ведь?

– Так, – задумчиво согласился Юрий Петрович. – У нас нет выборов, зато есть очень сложные комбинации. В одной из которых мы с тобой и участвуем.

– Это не совсем то, что вы раньше мне говорили, а точнее, совсем не то, – удивленно посмотрел на него Костя, – что, оппозиционная партия уже никому не нужна? Вернулись люди из отпусков и передумали?

– Ты устал и раздражен, поэтому говоришь ерунду. И я еще раз попытаюсь тебе объяснить, хотя, наверное, сейчас не самый лучший момент.

– Нет уж, давайте сейчас, может, мне завтра и не надо уже в этот долбаный штаб ехать?

– Хорошо, хорошо, пусть будет сейчас. Я много раз говорил тебе – мы живем в многомерном или, если хочешь, многовекторном мире, и большинство векторов постоянно меняют направление и величину. Есть постоянные, но их крайне мало, а большинство все время меняется. Никакой суперкомпьютер не способен просчитать до конца ни одной сложной комбинации, а их множество, и все они взаимозависимы. Это понятно?

– Да, понятно, мы много раз говорили об этом, но это теория.

– Нет, мать твою, – раздраженно перебил его Юрий Петрович, впервые за многие месяцы повысив голос, что решало вполне прикладную задачу – привести Костю в чувство. – Это самая настоящая практика, и если я трачу свое время и объясняю тебе что-то, то будь добр слушать, а если не можешь слушать, иди спать, в другой раз поговорим.

– Извините, – сказал Костя, – я внимательно слушаю.

– Как сказал какой-то американский бизнес-гуру, – спокойно продолжил Юрий Петрович, – если у тебя недостаточно информации для принятия решении, то используй интуицию. Мы живем в мире, когда информации всегда недостаточно. Начальник А имеет подчиненного Б, и этот подчиненный Б ворует у начальника А. Ты узнаешь это, тратишь время на сбор доказательств и предъявляешь все начальнику А в надежде, что он как минимум выгонит подчиненного Б, а тебя, молодца, посадит на его место. А он берет все доказательства, читает их и ничего не делает. Это в лучшем случае, а в худшем выгоняет тебя. И ты не понимаешь, в чем дело, ведь он же не дурак, этот начальник А, он всегда такие правильные вещи говорит, так почему же в этом случае, когда все очевидно… А потому, например, что начальник А уже давно трахает жену подчиненного Б, и тот об этом знает, а начальник знает, что тот знает, и испытывает по этому поводу чувство вины. Как тебе такой сюжет? Или, например, он его дочь незаконнорожденную как свою воспитывает – еще лучше история. Нравится?

– Странно это, – задумчиво сказал Костя, – вы все время убеждаете меня, что мир иррационален и человеческие поступки иррациональны.

– Потому что так оно и есть. Возвращаясь к нашей теме – те люди, которые считали, что оппозиционная партия необходима, продолжают так считать, но пейзаж вокруг несколько изменился – как ты справедливо заметил, на смену лету пришла осень, по ночам стало холоднее, скоро дожди пойдут, – он вздохнул прежде, чем продолжить, – то есть они так же и считают, то есть направление вектора не изменилось…

– Но величина его уменьшилась, – досадливо продолжил Костя.

– Думаю, что так, – кивнул Юрий Петрович.

– И какими должны быть в этой связи наши действия?

– Костя, давай вернемся к нашему первому разговору, – Юрий Петрович открыл коробку с сигарами, достал одну, потом другую, покрутил около уха, щелкнул секатором и стал неторопливо с удовольствием раскуривать, будто это и было сейчас его главным делом. Этому Костя не переставал изумляться – что бы ни делал Юрий Петрович, казалось, что он считает это было своим главным делом. – Ты тогда сказал, что ни сама партийная идея, ни личность господина Платонова и его друзей тебя совершенно не греют, что меня вполне устраивало. Я, в свою очередь, пообещал тебе доступ к ресурсам и масштабу деятельности, с которыми ты прежде не сталкивался – и ты это получил. Откуда может следовать только один вывод – продолжай заниматься тем, чем занимаешься. Если вдруг зайдешь слишком далеко, я тебя прикрою. Это не альтруизм – мне просто невыгодно тебя сдавать, у меня на тебя большие планы.

Было у него какое-то магическое свойство – успокаивать и прочищать голову, даже если тема разговора оказывалась тяжелой и неприятной. Становилось легче, будто на природу съездил и в лесу погулял. Костя вернул себе способность к трезвому анализу происходящего.

– Я правильно вас понял, что сейчас наибольший интерес представляет не столько результат, сколько процесс?

– Можно и так сказать, – улыбка Юрия Петровича разлилась клубами сигарного дыма.

– Но так не было вначале? Это я спрашиваю, чтобы…

– Правильно спрашиваешь. Вначале было не так, и я тебе уже сказал, что изменилось.

– То есть мы проводим своего рода эксперимент, насколько сама система окажется терпимой к тому, что ее часть попробует пожить самостоятельной жизнью?

– Вроде того. Такой очень плавный, спокойный эксперимент, чтобы, избави Бог, никого не возбудить сверх меры.

– И многие это понимают?

– Несколько человек. Ты теперь в их числе. Видишь, как далеко ты зашел?

– А Платонов, – не унимался Костя, – он понимает?