Кукурузный мёд (сборник) - Владимир Лорченков Страница 42

– Иначе жизни не будет… не дадут… – говорил он.

– Заразу сразу надо… с корнем… – говорил он.

– В России тоже так было… недоглядели… – говори он.

– Сто лет потом кровью умывались… – говорил он.

Переглядывались кулаки красные, кивали согласно. В соседней деревне евровики так всех разъевроинтегрировали, что ни одной живой души не осталось. Когда выступать, знать хотели.

– Прямо сейчас и пойдем, – сказал штабс-капитан.

.. Спустя час группа людй с ружьями вышла на главную дорогу села. Штабс-капитана Лоринкова несли на двери, как на носилках. Стучали в двери домов евроактивистов, били их влет, как утку… Раздавался стук, распахивалась дверь, звучал выстрел, валился заспанный хозяин на спину, в крови весь… Еврокомиссара взяли спящим, не порешили сразу. Повели к реке. Там он достойно смерть принял, хотя и не без агитации. Сказал:

– Мужики, думаете, он за вас, за ваше будущее? – сказал он, кивнув на штабс-капитана, с нездоровым интересом за расправой следившего.

– В кабалу он вас хочет… в советскую… – сказал он.

– За вас помираю, мужики, за ваше будущее, – сказал он.

– А этот… он небось и жид еще – сказал он про штабс-капитана Лоринкова, повернувшего профиль свой пресыщенно-патрицианский к сцене казни.

Не слушали мужики, злы были. Смирился еврокимиссар Лянкэ. Дал связать руки, сманикюром европейским, протянул шею – от депиляции гладую – в петлю веревочную, на другой конце которой камень трехпудовый громоздился. Вдохнул последний раз воздух чистый, молдавский. Глянул на Днестр, послушал звон колокольцев овечьих. Хотел сказать еще что-то, да мужики уже сталкивали в воду. Ушел комиссар на дно с камнем…

– Бульк… – штабс-капитан сказал, на водоворот глядя.

…Еврокомисара почти меяц глодал огромный сом, которого поймали весной на жареного воробья и подали на Храм Евросела. В желудке рыбины нашли лишь палец с перстнем с алмазом в сорок каратов.

…В ночь расправы мятежники вернулись в деревню. Утром к ним подтянулись мужики из других сел. Спустя месяц группировка воставших насчитывала пять тысяч человек, и центральной власти пришлсь высылать карательный отряд с пулеметами и легкой артиллерией. Сражения продолжались почти год, пока глава нового экспедиционного корпуса, Л. Тулбуре, не решил применить газы и практику взятия заложников из семей мятежников. Так Каларашский мятеж был подавлен. Санду Вакуловский погиб в бою, отстреливаясь, сдаться в плен не пожелал. Штабс-капитан Лоринков ушел плавнями Днестра в Гагаузию, потом в Турцию. Отуда перебрался в Париж, шоферствовал. Опубликовал книгу воспоминаний и стихотворение, принадлежащее, якобы, перу поэта Лорченкова. Из Парижа перебрался в Мексику. Оттуда вернулся в Молдавию через 40 лет, поверив обещанию центрального молдавского правительства об амнистии.

В Кишиневе штабс-капитан Лоринков сразу же попал в ЕвроЧК, и был за сутки до расстрела избит и посажен в ту же камеру, где сидел когда-то в годы молодости. Стих про жирафа, выведенный кросью на стене, замазали. На новом слое штукатурки кто-то нацарапал:

Солнца в окне дрожь беспощадная

чу, за решеткою ругань площадная…

мне все равно, этим утром я к Солнцу

выйду проветрить старые кости

в нем растекусь протоплазмы кусками

нет, не останусь я с вами

ни на минуту ни на мгновенье

дарит мне Солнце забвенье

забвенье…

– Ну что за быдло эти молдаване, – сказал журналист Лоринков.

– Грязные, убогие, оборванные, – сказал он.

– А еще в Европу хотят… ишь, умники, – сказал он.

– Европу им подавай, – сказал он.

Молдаване, молча, слушали.

Ни один из них не говорил по-русски, и поэтому они просто не понимали, что говорит журналист Лоринков. А тот не знал румынского, поэтому ему было все равно, что скажут про него молдаване. Так они и жили: Лоринков и Молдавия. Как говорится, 35 лет вместе, подумал зло Лоринков. С ненавистью вспомнил Солженицына. Повезло козлу бородатому! Дача в Вермонте, Нобелевская премия, почет и уважение, слава… А за что, спрашивается?! Только за то, что Солж провел несколько лет жизни на Крайнем Севере. Ну так и Лоринков там провел пару лет жизни. И вообще, всякий русский бывал на Крайнем Севере… Тьфу! Лоринков сплюнул. Крестьяне сняли шапки.

– Рабы, рабы… – сказал Лоринков своему фотографу.

– Правильно про них Пушкин писал, – сказал он.

Процитировал:

…Вонючий грязный Кишинев

Страна господ, страна рабов

Когда же я тебя покину

И прах твой с ног своих отрину

Воспоминания плесну, словно в урыльник

И зазвенит на бал будильник…

Когда же я смогу опять

Девиц в Санкт-Петербурге мять?!…

– Примерно так, – пересказал он стихи Пушкина фотографу.

Тот промолчал, протирал спиртом линзу своего мудренного аппарата.

Как и все «технари», закончившие политехнический институт неважно в каком городе Советского Союза, фотограф, во-первых, занимался не своим делом – по специальности он был кем-то вроде наладчика линий оборудования-не-поймешь-чего – а, во-вторых, не говорил ни по-русски, ни по-румынски, ни вообще по-человечески.

Просто представлял советскую техническую интеллигенцию.

Мычал ласково под песни Окуджавы и Володи Высоцкого, которые лились из кассетника в его старенькой «Тойтоте», да писал что-то про Стругацких на форумах в интернете. Да, фотограф работал, по совместительству, и водителем. Редакция экономила. Лоринков, поморщившись, вспомнил невыносимые три часа из Кишинева в сопровождении бесконечного нытья Окуджавы. Милая моя. Солнышко лесное. Ну и так далее и тому подобное. Сплюнул.

Крестьяне снова сняли шапки.

Лоринков покачал головой. Зачем они с фотографом приехали в село Ларгу, он и сам не понимал. Все равно он все придумает сам, как делал все 20 лет своей работы в ежедневной газете в Молдавии. Ведь он попросту не понимал, что говорили ему люди! Просто слушал их непонятную – часто и им самим – румынскую речь, кивал, гмыкал, делал пометки в блокноте… А потом сам решал, кто что скажет, и вообще – изобретал, как только мог.

Газета была уважемая. Один экземпляр как раз лежал на переднем сидении водительской «Тойоты». На обложке два мужика сосались в губы. Заголовок гласил:

«Пародист Песков и певец Пенкин в интервью „Пионерочке“: Мы категорически против пропаганды гомосексуальных браков в России!!!»

Крестьяне тупо смотрели то на городских пришельцев, то на газету. Мяли в руках шапки, слушали покорно непонятную речь. С утра председатель собрал всех, потому что к нему в офис – в смысле, сарай, где он корову доил, – зашли двое в городской одежде, приехавшие в машине с городскими номерами. Значит, начальство! Лоринков раздраженно цыкнул зубом. О селе Ларга ему нужно было написать репортаж на тему «Как живешь, село?! ” для правительственной газеты на русском языке, которую молдаване отправляли в Москву, в Государственную Думу, чтобы эти русские шовинисты поняли, наконец, что в Молдавии все хорошо, и оставили в покое молдаван.