Гадальщик на камешках - Мирча Элиаде Страница 42

— Все то, о чем вы сейчас напоминаете, — с трудом заговорил Фэрымэ, — произошло до того, как Оана поведала свой сон. Чуть позднее, заметив, что Марина не отходит от Ликсандру, Дарвари действительно стал мрачным и раздражительным. Но уверяю вас, они остались добрыми друзьями, как и раньше.

— Внешне они казались по-прежнему близкими друзьями. Но в душе у них, несомненно, что-то изменилось. Потому и Марина, всю ночь не отходившая от Ликсандру, на рассвете, освободившись от чар Доктора, — цитирую: «Заключила Дарвари в объятия и обратилась к нему во всеуслышание: „Если ты меня любишь так сильно, как уверяешь, то подождешь меня десять лет?“ — „Я тебя буду ждать сколько хочешь, — отвечал ей Дарьари, — не десять, а двадцать, пятьдесят лет!“ — „Тогда прошу всех нынешних гостей через десять лет на нашу свадьбу, которая состоится в сентябре тридцатого года, здесь же, в монастыре, а венцы будут держать Ликсандру и Оана“. — „Не Ликсандру, — поправил ее Дарвари, — а Доктор и Оана“».

В ваших показаниях от двадцатого августа вы не указываете, какова была реакция Ликсандру. «Несомненно, он помрачнел, потому что Марина тут же добавила: „Только знай, я слишком стара для тебя. Ты думаешь, я старше тебя на пять-шесть лет, а на самом деле — на двадцать. Мне скоро будет сорок!» Все вокруг захохотали, приняв это за шутку, а Дарвари воскликнул: «Даже если тебе пятьдесят, все равно я буду тебя ждать, потому что в тридцатом году тебе будет только шестьдесят, а я буду любить тебя до самой старости!»»

— Он и вправду так сказал, — прошептал Фэрымэ, словно очнувшись от сна.

— Но ведь совершенно ясно, что разговор о свадьбе через десять лет был шуткой. Марина как бы предупреждала Дарвари, чтобы он не становился летчиком, «а то не вернется». С другой стороны, среди гостей на свадьбе был ее двоюродный брат Драгомир, а всем было известно, что они с детских лет обручены, ибо так решили обе семьи, «чтобы не исчез их род». Мне приходит в голову единственное объяснение: Марина разыграла эту сцену, чтобы утешить Дарвари. Следовательно, она чувствовала, что между Дарвари и Ликсандру произошел разрыв.

— Все это, — заговорил Фэрымэ, — мне напомнило замечание товарища министра Фогель…

— Товарищ Фогель уже не министр. Она получила другое назначение.

Фэрымэ повесил голову.

— Следовательно, вернемся к комплексу номер один. Хоть это была и шутка, Дарвари воспринял ее как доказательство расположения Марины. Однако, что было потом, не совсем ясно. Виновата ущербность вашей памяти, или вам было совершенно безразлично, что произошло за десять лет: с двадцатого года и до исчезновения Дарвари летом тридцатого года. Или вы просто-напросто любой ценой стремитесь скрыть какие-то события, которые объяснили бы нам не только причины бегства Дарвари, но и смысл той метаморфозы, которую претерпел Ликсандру. Я лично склоняюсь к последнему предположению и попытаюсь объяснить вам почему. После множества допросов, имея такое количество ваших показаний, что мы знаем о взаимоотношениях Дарвари, Ликсандру и Марины за это десятилетие? Весьма скудные сведения повторяются бесчисленное количество раз. Суммируем их. Вы указываете, и неоднократно, что Марина признавалась Дарвари в том, что она старше его на двадцать, а то и на тридцать лет. Цитирую: «Драгомир не решается взять меня замуж, ведь он знает мой возраст». Как-то раз в двадцать пятом или двадцать шестом году она показала Дарвари свидетельство о рождении (вы уточнили: выданное за границей), из которого следовало, что ей около шестидесяти лет. Дарвари испуганно посмотрел на нее, — тут вы замечаете: Не потому, что узнал ее настоящий возраст, а потому, что вдруг увидел, как она стара. „Если ты меня еще любишь, узнав, что скоро мне исполнится шестьдесят лет, я разрешаю тебе поцеловать меня!» Дарвари побледнел и, совершенно окаменев, устремил взгляд куда-то поверх нее. Тогда Марина воскликнула с надрывом: «Вот какова она, мужская любовь! Она связана только с телом. Воспламенить вас может только юность!» В следующий миг она бросилась прочь из гостиной, куда вернулась через несколько минут такой же юной, какой была в ту ночь, когда Дарвари впервые увидел ее в корчме Тунсу в девятнадцатом году. Дарвари упал на колени, но Марина не позволила ему поцеловать себя. „На этот раз я все-таки тебя прощаю, — наконец снизошла она, — потому что ты, наивный, как и все мужчины, полагаешь, что я загримировалась под старуху, а когда ты испугался, я, пожалев тебя, сняла грим. Но повторяю, я действительно старуха, о чем говорит и свидетельство о рождении…» Дарвари слушал ее и был счастлив, потому что в тот момент перед ним была женщина лет двадцати—двадцати пяти». Из ваших показаний нельзя себе ясно представить, что же произошло. Вы говорите, Марина любила театр, в этом тоже подражая своей прабабке Аргире. Вы рассказываете, что одеваться она привыкла странно, эксцентрично и иногда действительно казалась старой, потому что посыпала прическу пудрой, а румяна накладывала, как старуха, желающая казаться молодой. Значит, вы полагаете, что и тогда, когда она показывала свидетельство о рождении, она загримировалась так, чтобы и вправду выглядеть шестидесятилетней?

— Долгое время я так и думал, — тихо проговорил Фэрымэ. — Но я ошибался.

— Возможно, вы ошибались. Потому что из собственных ваших показаний следует, что в тот день Дарвари сначала даже не заметил, старуха она или нет. Он заметил это только после того, как она показала метрику… Значит, речь должна идти о другом — об особой, известной только Марине технике менять по желанию свое обличье. Теперь мы подошли к последнему и самому важному эпизоду, которого, к сожалению, вы всегда касаетесь весьма кратко. Речь идет о той летней ночи тридцатого года, когда Марина по непонятным соображениям оставила Дарвари ночевать у себя и они впервые легли в постель. Я говорю о непонятных соображениях, потому что вполне законным будет вопрос, почему она не сделала этого раньше, зачем ей нужно было ждать целых десять лет, чтобы переспать с Дарвари, и, наконец, зачем ей понадобилось делать это за несколько недель до свадьбы. Во всяком случае, из ваших показаний следует, что в тот вечер они проводили время в летнем кафе возле Котрочень и Дарвари казался более влюбленным, чем когда-либо, потому что Марина, одетая скромно, но чрезвычайно изящно, выглядела гораздо моложе, чем одиннадцать лет назад, и личико у нее было совершенно детское, без следов пудры и румян. Я излагаю ваш текст от двадцатого августа. В конечном счете так и остается непонятным, что же произошло. Молодые провели вместе целую ночь. Рано утром Дарвари, проснувшись, наклонился над нею, чтобы поцеловать. Но в неверном утреннем свете, как пишете вы, он с ужасом увидел, что Марина — старуха. Она выглядела куда старше, чем несколько лет назад, когда показывала свою метрику. Вы пишете, что он долго не мог прийти в себя, потом поднялся с постели и осторожно, чтобы не разбудить ее, стал одеваться. Он был почти одет, когда заметил, что Марина, улыбаясь, смотрит на него. «Я знаю, что ты намереваешься делать, — будто бы сказала Марина. — Но не веди себя банально, как другие мужчины. Ты должен испытать великий побег. Вздымайся ввысь, ввысь, ввысь без конца!» Вдруг ее голос зазвучал необычно растроганно: «Я дам тебе талисман, и в назначенный срок ты встретишь стрелу Ликсандру!»… Однако нет полной уверенности, что Дарвари расслышал последние слова. Он вышел, плотно закрыв за собою дверь.