В поисках Одри - Софи Кинселла Страница 42

На мне джинсы, черная футболка и черные кроссовки. Оделась по-серьезному. Мой вид как бы говорит: «Пошли к черту». Не могу представить, в чем будет Иззи. Она никогда особо интересно не одевалась, этим отличалась Таша. Я даже не совсем уверена, узнаю ли ее. Ну, то есть времени прошло не так много, но по ощущениям – целая вечность.

Но я, естественно, узнаю ее немедленно. Замечаю их через окно раньше, чем они нас. Мать с отцом кажутся взволнованными, но при этом фальшиво улыбаются. И она. Иззи. На ней какая-то детская футболка с розовой окантовкой-ленточкой и юбочка. И что она хочет этим сказать? Мне смешно. Но смеяться я не могу.

Даже улыбаться. Силы меня покидают, как будто бы одна за одной.

Заходя в кофейню, я понимаю, что и заговорить-то не смогу. Внутри все опустело. Прямо в один миг. Я пыталась скопить мужества, напрячь все пружины, подготовила боевую речь… и все это пропало.

Я начинаю казаться себе такой маленькой и уязвимой.

Хотя я не маленькая. Я выше, чем она. Этого у меня не отнять. Я высокая.

Но уязвимая. И безмолвная. И вот они уже смотрят в нашу сторону. Я сжимаю братову руку в молчаливом отчаянии, и он вроде как понимает.

– Здрасьте, – бодро начинает он, направляясь к их столику. – Позвольте представиться. Фрэнк Тернер. Вы, я так полагаю, Лоутоны.

Он протягивает руку, но никто не отвечает на его жест. Родители Иззи потрясенно осматривают его с ног до головы.

– Одри, мы ожидали увидеть твоих родителей, – говорит миссис Лоутон.

– Они никак не могли вырваться, – без тени смущения отвечает Фрэнк, – их интересы представляю я.

– Но… – засуетилась миссис Лоутон, – я считаю, что они должны… как мы поняли, это должна быть семейная встреча…

– Я представляю интересы семьи Тернеров, – непоколебимо повторяет брат, выдвигает стул, и мы усаживаемся напротив. Лоутоны взволнованно переглядываются, шевелят губами и водят бровями, подавая друг другу знаки, но потом утихают, и становится очевидно, что обсуждение моих родителей закончено.

– Мы купили воду, – сообщает миссис Лоутон, – но можно заказать чай, кофе, что хотите?

– Вода подойдет, – отвечает Фрэнк. – Давайте перейдем к делу, да? Иззи хочет извиниться перед Одри, так?

– Давайте обозначим контекст, – с чувством говорит мистер Лоутон. – Мы, как и вы, пережили несколько ужасных месяцев. Сколько раз мы спрашивали себя: «почему?» Иззи тоже задавала себе этот вопрос. Да, дорогая? – Он мрачно смотрит на дочь. – Как такое могло произойти? И также что произошло и кто, по сути, был в этом виноват?

Он берет Иззи за руку, и я впервые прямо смотрю на нее. Блин, она изменилась. Я вдруг понимаю, что она похожа на одиннадцатилетнюю девочку. И от этого как-то не по себе. Волосы собраны в детский хвостик, эта инфантильная футболка с ленточкой, и на отца она смотрит огромными, как у младенца, глазами. А еще у нее какой-то тошнотный клубничный блеск для губ. Я даже отсюда запах чувствую.

Она за все это время на меня ни разу не взглянула. И родители не заставляли. Я бы на их месте сделала это в первую очередь. Заставила бы посмотреть на меня. Увидеть.

– Иззи пришлось нелегко, – продолжает мистер Лоутон свою очевидно заготовленную речь. – Как вам известно, она теперь на домашнем обучении, плюс довольно строгий курс терапии.

«Ух», – думаю я.

– Но продвинуться вперед она не может. – Он сжимает руку Иззи, и она смотрит на него с мольбой. – Да, дорогая? У нее, к сожалению, клиническая депрессия.

Он бросает это, словно козырную карту. Мы что, должны зааплодировать? Сказать, что нам жутко жаль, ого, депрессия – это же, наверное, так ужасно?

– И? – язвительно спрашивает Фрэнк. – У Одри тоже. – Тут он напрямую обращается к Иззи. – Я знаю, что ты делала с моей сестрой. У меня бы на твоем месте тоже началась депрессия.

Лоутоны-старшие резко вдыхают, отец кладет руку на лоб.

– Я надеялся на более конструктивную встречу, – говорит он. – Может, оскорбления оставим при себе?

– Это не оскорбление! – возражает Фрэнк. – Это факт! К тому же я думал, что Иззи собиралась просить прощения. Где оно? – Он тычет ей в руку, и она, ахнув, отдергивает ее.

– Иззи работала с командой, – продолжает мистер Лоутон. – Она кое-что написала и хочет прочесть это Одри. – Он похлопывает дочь по плечу. – Она сочинила это в поэтическом кружке.

Она написала стихи? Стихи?

Фрэнк фыркает, Лоутоны-старшие с неудовольствием смотрят на него.

– Для Иззи это будет непросто, – холодно говорит миссис Лоутон. – Иззи очень хрупкая.

– Как и все мы, – добавляет мистер Лоутон, кивает в мою сторону и корчит рожу жене.

– Да, разумеется, – отвечает она, хотя по голосу ясно, что она не совсем согласна. – Поэтому мы просим выслушать стихотворение молча, без комментариев. А потом сможем перейти к следующей части, то есть к обсуждению.

Иззи в тишине разворачивает несколько листов формата А4. Она до сих пор на меня как следует не смотрела. До сих пор.

– Иззи, мы в тебя верим, – шепчет мать. – Смелее. – Отец похлопывает ее по плечу, а Фрэнк изображает, будто его рвет.

– Когда наступила тьма, – дрожащим голосом начинает Иззи – Изабель Лоутон, – меня охватила она, темнота. И я повторяла что-то зря. Я делала что-то зря. И теперь, оглядываясь назад, я вижу, как это было пошло…

Если они платили за этот поэтический курс, то их поимели.

Слушая слова, я жду какой-нибудь сильной реакции изнутри. Что во мне что-то поднимется – ненависть, желание на нее наброситься или типа того. Я жду серьезного момента, жду конфронтации. Но он не приходит. Никаких позывов нет. Я их не чувствую.

С той самой минуты, как я вошла в дверь, все идет не так, как я ожидала. Я не тот боец, которым себя вообразила. Я пуста, уязвима и какая-то маленькая. Я ни в какой борьбе не побеждаю, я сижу, молча вцепившись в стол, не в силах вымолвить ни слова, лишь в голове вертятся быстрые беспокойные мысли.

Но и это не все – ведь никакой борьбы и быть не может. Я Лоутонов не интересую. Я могу говорить что угодно – но они и слушать не будут. Они разыгрывают свою пьеску, по сюжету которой Иззи извиняется, она героиня, а я – сквозной персонаж. А я позволяю им это делать. Почему?

Глядя на склоненную головку Иззи, я вдруг испытываю приступ отвращения. Она же на меня и не посмотрит? Она не в силах. Я ведь могу лопнуть этот пузырь.

То есть, наверное, для нее это единственный выход. Съехать обратно в детство, ходить с хвостиками, учиться на дому, переложить всю ответственность на родителей, которые будут говорить ей, что все нормально, ты не терроризировала другую девочку, сладкая моя. Во всем виноваты плохие люди, которые тебя не понимали. Но если сочинишь стишок, все наладится.