Бегал заяц по болоту… - Валерий Петков Страница 42

Он из последних сил долетел до туалета, мучительно долго мочился, не мог остановиться после воздержания.

– А ведь близок был к тому, чтобы обоссаться! Зато струя какая звонкая, как сверло электродрели! Стоп! А может быть, Виталий меня проверял? Как отреагирую на большие деньги?

Он выключил свет, долго лежал, не мог уснуть и уже понимал, что болезнь его начинается, угнездилась. Думал об этом вяло, без сопротивления и, как всегда в такие минуты, ощущал давящую усталость и груз лет. В мышцах мало молочной кислоты, а в детстве молока.

– В молодости уверен, что осчастливишь всё человечество! С возрастом думаешь – хорошо бы осчастливить самых близких, может быть, пару человек. Здоровье уже не то. Всё упирается в здоровье! И жизнь, и порядок мыслей о ней.

Дождь шуршал по стенам, серым в темноте, шелестел мелкими каплями, будто по тонкому газетному листу водил пальцем подслеповатый читатель. Снимая напряжение с мышц, усыпил Сергея в колыбели беспокойного сна.

* * *

Сквозь дрёму он слышал, как собирается Виталий в бассейн, шуршит пакетами, но проснуться не хватило сил, не смог.

Проснулся позже, в тишине, от тупой боли в переносице. Полежал, прислушиваясь к себе.

– Похоже, простуда стала реальностью. Не вынес я потрясения от встречи с мегаполисом. Сломался не ко времени мой «молодой, растущий организм». Как легко теперь заболеть и как нелегко будет выбраться из незванного простудифилиса с обильным соплегоном! Хороший диагноз и звучит почти как на латыни!

Он поправил съехавшую постель, бездумно и апатично лежал, укрывшись до подбородка вытертым одеялом, таким холодным, сиротским, бесполезным и жалким сейчас. Горло болело, нос был заложен.

– Есть свои плюсы – не чувствую запаха пыли, – подумал с грустью.

Стало светло на улице, а здесь, в выгородке за шкафами, был небольшой сумрак.

Вытянувшись под одеялом, он вспоминал. Восьмой класс. Старшая сестра вернулась после трёх лет отработки по распределению после окончания пединститута. Они жили в частном доме. Отец разделил его спальню на два «кубрика». Один, с окном на улицу, отдали сестре. В его закутке поместилась поперёк кровать, рядом тумбочка, и сразу же стенка из досок. Только пройти за ширмочку к кровати и лечь спать. Ему нравилось читать приключения и чувствовать себя надёжно защищённым, словно в глубине танковой башни или в глубоком трюме непотопляемого океанского корабля – ниже ватерлинии, поэтому и отсутствовали иллюминаторы. Или – надёжная подлодка-субмарина, прочные переборки, толстые листы, скованные мощными заклёпками…

Всё собирались родители обклеить доски обоями, сразу почему-то не получилось. Он обклеил переборку сам. Пёстрыми вырезками из польских, шикарно-заграничных по тем временам журналов. Каким-то ураганом занесло их в высокие сугробы Южного Урала. Доставали по блату, с переплатой. Это было большой удачей.

Улыбчивые белозубые «кобетки» – «ладни плечи», музыкальные группы, одинаковые в долгогривости кудрявых, непривычных здешнему глазу причёсок, подковках пышных усов, длинных, похожих на полупальто – пиджаках? сюртуках? Чёрно-белые и цветные, блёклые фото, плохо пропечатанные, на дешёвой шуршащей бумаге.

Электропроводки не было. Он пользовался «колбаской», китайским фонариком на круглых батарейках. В темноте включал его, резко водил белым лучом, и фотографии на переборке оживали в полутенях, у них появлялась мимика, жесты, они сдвигались с мест, приплясывали в лёгком, беззвучном шабаше. Он молча напевал слова «пьёсэнок», не зная мелодии, всякий раз по-новому, как акын на лошади – что видел, о том и пел. Было много «дз» и «пши», в этой бессмыслице странного языка он сам смысла не понимал и не хотел, но было забавно отыскивать в странных сочетаниях звуков названия знакомых предметов. Он мог шептать, орать в пустом доме, оглушая себя, и ему казалось в какой-то момент, что он на сцене – популярный, всемирно известный эстрадный «звязд», талантливый любимец поклонниц.

Однажды он забыл пластинку на подоконнике. Итальянская эстрада. Винил деформировался на солнце, и когда пластинку слушали, в итальянскую речь неожиданно врывалась фраза, совершенно чётко, на русском языке – «сидел я в камышах и вдруг со стула полетел». Это был предмет постоянного буйного веселья, когда приходил сосед, «лепший друган», радиолюбитель Илья Викторов. Смеялись до колик.

Так он развлекал себя, когда надоедало читать или уставали глаза при слабеющем и неверном свете фонарика, было больно до рези и казалось, что в них попала колючая пыль.

Как сейчас.

Позвонил Виталий, отвлёк от воспоминаний, спросил, что надо купить.

– Корень имбиря, лимоны. Буду лечиться – похоже, я «поплыл». Сломался.

– Может, лекарство?

– Нет! Имбирь – проверенное средство! Чтоб ты знал – в Японии есть институт имбиря! Они давно поняли, что полезно! Вези джинджер! Ну, может быть, клюкву. Только нашу, не американскую. Та огромная и сухая, как опилки. Её не бери. Если совсем худо станет, тогда перейду на лекарства.

– Ну, пока.

– До встречи у раковины!

Он встал. Нащупал тапки. Поплёлся умываться. Есть не хотелось. Горло было чужим.

Сомнений не осталось – простыл.

– Будем бороться, – сказал себе вслух, без энтузиазма.

Приехал Виталий. Пальма что-то пыталась рассказать, пела «оду к радости», запыхтела, пасть разинула, красиво язык выложила между белоснежных клыков.

– А брюхо-то какое грязное! – пристыдил Сергей. – Ползали на территорию противника? За ловкими кошаками?

– Были в «злой школе», натаскивал. А то уж совсем стала ласковая, как кошка домашняя. Повозились немного. Надо будет её помыть.

– Часто нельзя, у них в шёрстке что-то полезное есть, они не просто так лижут разные места. Кушать хочешь? – спросил он Виталия.

– После бассейна не помешает.

– Счас я быстро сварганю чего-нибудь вкусненького. Тебе пицца вчерашняя – как? Понравилась?

– Вполне.

– Почему смолчал, не заценил сразу?

– Ты же знаешь, я могу и сапог всмятку съесть, неприхотлив, ты уж не обижайся.

– Вот мы сейчас сапог замаринуем, потушим его с овощами… ну и всё – поверху майонезом! На сале – естесссенно. Совсем другой аромат и корочка румяная!

Он побрёл делать пиццу. Из носа текла скорая водичка, платок быстро стал мокрым, запахов он не обонял. Мелко настругал имбирь, залил его кипятком, подождал немного, выпил жадно, надеясь, что скоро всё пройдет. В жар бросило, приятная горечь обожгла горло, смягчила, нос освободился от соплей, он ощутил лимонный аромат имбиря.

Пробовать пиццу не стал, сейчас бы всё равно ничего не понял, так присолил, на глазок.

Пальма не спускала с него глаз, пристально следила за каждым движением.

Виталий нахваливал, а Сергей поел вяло, заставляя себя, не ощущая вкуса, словно вату глотал.