Белая хризантема - Мэри Линн Брахт Страница 42

* * *

Монголка разбудила ее, осторожно сжав руку. Хана испуганно села. Женщина улыбнулась и ласково коснулась щеки, успокаивая. Она поставила рядом с ложем Ханы замшевые сапоги и знаком предложила надеть. Затем поманила за собой наружу.

Солнце едва поднялось над ровным горизонтом. В лиловом небе еще угадывались звезды. Пес зарычал, но женщина погрозила ему, и тот замолчал, улегся на землю и замолотил хвостом. Привязанный к шесту, пес лежал, выбрав почти всю длину веревки, как можно ближе к гэру. Женщина покровительственно приобняла Хану и повела к собаке. Встревоженная намерениями монголки, Хана инстинктивно упиралась, но женщина заглянула ей в глаза, широко улыбнулась и замотала головой. Хана уступила.

Приблизившись к собаке, женщина ласково заговорила. Пес дружески гавкнул, так они и разговаривали – женщина сыпала словами, а пес взлаивал в ответ. Иногда лай переходил в рычание, когда пес косился на Хану. Женщина подтолкнула ее к собаке. Хана напряглась, но женщина взяла ее руку и медленно поднесла к морде пса. Хана не сомневалась, что тот сейчас отхватит ей пальцы.

Серая шерсть на загривке встала дыбом. Пес обнюхал руку и трижды чихнул, словно брезговал запахом чужестранки. Женщина снова заговорила. Пес завыл, протяжно и скорбно. Вдруг это и вправду волк, а не собака, подумала Хана. Желтые глаза так и горели, но пес вдруг опустил морду, отводя взгляд.

Женщина выпустила руку Ханы и жестом пригласила по ее примеру погладить пса. Приговаривая что-то ласковое, монголка запустила пальцы в густой мех. Хана медленно нагнулась. Если коснуться шерсти на голове, то она успеет отдернуть руку до того, как собачьи зубы вопьются в пальцы.

Кажется, прошла вечность, прежде чем кончики пальцев коснулись шерсти. Хана застыла, давая животному решить, приятно это ему или нет, но пес не шевелился, и тогда она провела рукой от головы к шее. Затем повторила, и пес вдруг перестал скалиться, вывалил на сторону язык и перекатился на спину, открывая мягкое подбрюшье. Женщина показала Хане знаком, чтобы та продолжала, и девушка с нарастающим удовольствием взъерошила пушистый мех, радуясь наслаждению, которое передавалось от пса к ней. Она и сама не заметила, как ласково заговорила:

– Хорошая, хорошая собачка. Мы с тобой подружимся, да?

Пес извернулся и лизнул ладонь Ханы. Женщина жестом дала понять: знакомство состоялось, пора идти. Они обогнули гэр. Хана остановилась, завороженная открывшимся видом. Вдали вздымались синие горы, сливаясь с небом. От величия картины у нее захватило дух.

Монголка нетерпеливо подтолкнула Хану к небольшому загону. Хана удивлялась, как это она не заметила гор накануне. Они вошли внутрь, навстречу им подняла голову буйволица. Хана заметила, что вымя у нее набухшее. Четверка приземистых и разномастных пони бросали в их сторону любопытные взгляды. За загоном обнаружился еще один гэр, поменьше, у входа к шесту были привязаны три верблюда. Хана решила, что в этом гэре спят двое других мужчин. Наверное, дальние родственники, подумала Хана, беря ведро, которое протягивала ей женщина.

Они вдвоем загнали буйволицу в угол. Та испуганно мычала, но дойке не сопротивлялась. Хана постаралась не вспоминать, как она оторвала у раненой буйволицы ногу. Она внимательно следила за действиями женщины. Та опустилась на колени, установила ведро и начала доить. Хана наблюдала, запоминая. Когда ведро почти наполнилось, монголка встала и жестом предложила Хане занять ее место.

Хана подставила под вымя пустое ведро и взялась за соски. Плечо напомнило о себе болью, но Хана не обратила на это внимания. Сперва ничего не получалось, и женщина помогала, показывая, как надо сдавливать сосцы. Понаблюдав за действиями Ханы, все более уверенными, женщина распрямилась, взяла полное ведро и вышла из загона.

Хана какое-то время теребила сосок, из которого вдруг перестало сцеживаться молоко, затем взялась сразу за два, и молоко снова потекло в ведро. Вскоре оно уже было полное. Хана вытерла со лба пот. Встала, плечо протестующе пульсировало. Она размяла его, глядя на чудесный пейзаж. Солнце поднялось уже высоко, и Хана увидела, что вся равнина волнуется как море – высокая зеленая трава плавно колыхалась под слабым ветром. Густые тени от облаков лениво ползли по травяному океану. Хана не могла оторвать взгляда от этой картины.

Ветер сдул прядку волос на глаза. Убирая ее за ухо, Хана уловила какое-то движение справа. Буйволица отошла в сторону, и Хана испугалась, что это пес решил все-таки разобраться с чужачкой. Но на изгороди висел мальчик и улыбался, глядя на Хану.

Хана отвернулась и подняла ведро. Его пришлось держать двумя руками, настолько оно оказалось тяжелым, но Хана, не споткнувшись, вышла из загона и двинулась к гэру. Боль в плече усилилась, но Хана не поддавалась ей.

Мальчик догнал ее, попытался ухватиться за ведро. Хана остановилась и резко отвела руки с ведром. Молоко выплеснулось через край. Мальчик снова потянулся к ведру, но Хана отступила. Мальчик рассмеялся и спрятал ладони за спину. Хана аккуратно обошла его.

Паренек не отставал от нее, точно любопытный пес. Он держался поодаль, и Хана перестала бояться. Она пару раз оглянулась, чтобы убедиться, что он не подкрадывается, а внутрь гэра вошла, даже не посмотрев, где мальчик. Он вошел лишь чуть погодя, когда Хана по указанию женщины переливала молоко в стоящий у входа большой чан. Мальчик сел у своей скатанной шкуры-лежанки. Женщина что-то сердито сказала ему, и он послушно вышел из гэра, но по дороге перехватил взгляд Ханы. Других мужчин она пока не видела, но и этот, несмотря на возраст, уже явно пытается предъявить на нее права.

Остаток дня она старалась держаться поближе к женщине, ходила за ней хвостом, что малое дитя. Хозяйственные работы были незатейливы: набрать свежей воды из колодца, что располагался за небольшим взгорком к востоку от стана; накормить пони, буйволицу и верблюдов; сбить свежее молоко в масло, поставить кваситься сыр; починить обувь, одежду и стены гэра. День быстро переходил в вечер. Хану пугала подступающая темнота.

Вечером мужчины собрались в главном гэре. Они расселись вокруг очага, все только что поели; сытые мужчины, попивая забродившее молоко, запели. То и дело раздавался смех, и это приподнятое настроение повергало Хану в ужас.

Она бесцельно бродила у гэра, скрытая тьмой, гладила пони, привязанного у входа к шесту, словно в преддверии скорого путешествия. Пони был взрослый, но ростом с жеребенка, он напоминал лошадок с родного острова. Она ощущала родство с этим животным, пробуждавшим мысли о доме. От трапезы Хана припасла несколько ломтиков груши. Она раскрыла ладонь с угощением, и пони ткнулся в нее мягкими губами, осторожно взял, захрустел, и этот звук напомнил Хане перестук деревянных колокольчиков, что висели у двери ее дома.

Поглаживая гладкую шкуру пони, Хана с любопытством посмотрела на необычное деревянное седло. В отличие от черной лошади, на которой ее привез японец, эта монгольская лошадка была совсем не страшная, оседлать ее не составит большого труда. Подскок – и Хана окажется верхом. Рука ощупала луку седла, сжала ее. Можно прямо сейчас умчаться в ночь. В темноте ее не отыщут. У нее может получиться.