Журавлик по небу летит - Ирина Кисельгоф Страница 43

Потом я узнала, что им просто не повезло. Моему папе и тем, кто был с ним. Буровую партию снес огненный смерч. Локальный пожар на буровой, антициклон, высокое атмосферное давление, низкая влажность и перепад температур между пустыней и горами превратили саксаульную степь в огромную топку. Ничего нельзя было поделать, но мой папа погиб, а его только-только вылечили от ожогов. Вот так. Я до сих пор плачу, когда думаю об этом. Лучше, когда отец просто уходит. Лучше, если у него другая семья. Зато ты точно знаешь – мой папа жив. И бабушка моя вовсе не злой, а несчастный и больной человек. Она узнала о смерти сына и потеряла рассудок. Ненадолго, но этого хватило, чтобы она стала такой, какая есть. Дедушке осталось тащить на своих плечах жизнь с больной женой, без сына, без внучки, без смысла. И он не выдержал и сломался. От паралича.

– Лиза, что случилось? – спросила меня мама.

Она впервые не назвала меня Лисенком. Все поняла, хотя я ничего не сказала.

– Я была у бабушки, – ответила я. – Расскажи мне про папу. Прошу!

Я заплакала, и она тоже.

У папы было любимое место в горах, куда он привел маму. Три ледяных высокогорных озера, каскадом одно над другим. Как голубое ожерелье в оправе из голубых елей и альпийских цветов, сложенное в футляр огромного ущелья. Если перебрать голубое ожерелье по каждому озеру, можно очутиться между небом и небом. Сверху – солнце и синяя ширь, внизу – облака. Прямо в ногах, как ковер.

– Я люблю облака. Они похожи на жизнь. Такие же разные, как и она. – Он повернулся к маме и улыбнулся. – Хочешь поваляться на облаках?

– На жизни? Хочу! – засмеялась мама.

Он поднял голову к небу и негромко сказал:

Ухожу – и не спрашивай больше, куда.

Белые облака плывут и плывут без конца… [9]

Вот так папа рассказал маме о своих песочных часах, а они только-только поженились.

Мой отец любил меня без памяти, за что мой старший брат меня лупил. Мне даже не нужно было жаловаться – его наказывали сильнее, чем он наказывал меня. Так продолжалось бы без конца, если бы мне не стало его жаль.

– Не тлогай его! Он мой! – закричала я отцу.

Я еще картавила. Мне тогда было лет пять. Я и сейчас картавлю, если сильно нервничаю. Но такое бывает редко. Я и не помню когда. Но скоро вспомню…

Брата все равно наказали. Я пришла к нему, он плакал в подушку. Совсем тихо. Наверное, так плачут настоящие мужики. Я легла в кровать брата и обняла, а он меня оттолкнул. Так сильно, что я упала на пол. Он лежал, отвернувшись к стене, я сидела на полу и смотрела на него.

– Вали отсюда! – крикнул он, не поворачивая головы.

Я помотала головой, хотя он не мог меня видеть. Он смотрел в стену, я на него. Долго. Мне хотелось бежать во двор и играть с друзьями, а я чего-то ждала. Мне очень хотелось играть с подружками, и мне надоело сидеть просто так, потому я обняла его и поцеловала в макушку. Она была колючей, как ежик.

– Ну, что сидишь? Вали отсюда, – пробурчал он.

Я поняла, что он меня простил, и побежала во двор. Больше брат меня не лупил, а наоборот, защищал. От всех. Сейчас его со мной нет. Он мне не пишет и не звонит. Умер год назад. Сердце. В память о нем у меня остались его грампластинки и проигрыватель. Мать хотела выбросить, я не дала. Решила, пусть хоть что-то напоминает о нем. А потом забылось. Мы переехали, и пластинки тоже переехали на шкаф в Мишкиной комнате.

Я услышала музыку. Громче громкого, как всегда. Зашла к сыну, чтобы сделал потише, и остановилась как вкопанная. Он слушал музыку, сидя на полу по-турецки и закрыв глаза, а рядом колонки от нашего старого проигрывателя «Вега». Я тихо закрыла дверь и ушла. Ушла на кухню и заревела. Миг назад была спокойна, и вдруг – лицо брата. То, что в детстве. В глазах усталость от привычной обиды, а губа закушена, будто в первый раз. Нет. Нельзя привыкнуть к тому, что тебе всегда плохо, если обидели близкие люди. Нельзя.

Я вспоминаю о брате только тогда, когда мне плохо. Он уехал, когда я училась в старших классах школы. Уехал, потому что не ладил с отцом и потому что у него так и не появилось верных друзей. Я была не в счет. Красивый, умный человек не нашел себя в своей обычной жизни, выпал из нее незаметно для остальных. Брат уехал из города оттого, что избил до полусмерти своего самого близкого друга. Из-за девушки. За что отец и выгнал его из дома. Мой отец быстро отходит, брат мог бы и не уезжать. Но у брата совсем другой характер, потому он уехал. Я ревела, прощаясь с ним; он прижал меня к себе и пообещал, что я всегда буду с ним.

– Вот здесь. – Он показал пальцем на свое сердце и улыбнулся.

Улыбнулся как-то смущенно, почти незаметно. Так улыбаются настоящие мужики, когда открывают чужим свою душу.

Родители переехали в наш город, поближе ко мне. Но я прихожу к ним редко. Все что-то некогда, не вовремя, не по пути. У них в глазах теплится привычная обида, я мысленно отмахиваюсь рукой. Но все же когда изредка прихожу к ним, обязательно вспоминаю брата, и у меня на глаза наворачиваются слезы. Отец молчит, а мать переживает. Вот так мы втроем и молчим о брате. Тяжело это. Может, поэтому и не хожу к ним. Как мне без него?

– Ма, ты че?

Я вытерла слезы рукавами футболки и подняла голову. Мой сын смотрел на меня глазами своего отца, только сын за меня испугался, а муж… Мне стало еще горше.

– Мишенька, сыночек, ты меня любишь? – спросила я, мой голос предательски задрожал.

– Приходится, – подозрительно ответил он. – Что случилось-то?

Я обняла его и крепко прижала к себе. А слезы опять потекли.

– Ма! Что случилось?

У моего взрослого сына тревожный голос, а обнимать еще не научился. Я засмеялась сквозь слезы. Зачем пугать ребенка? Может, все обойдется…

– Ма! Ты че?!

– Я дядю Володю вспомнила. Брата моего…

– Ну, даешь! – возмутился сын. – В голову черт-те что лезет! Я тебя никогда такой не видел.

– Прости, сыночек…

– Не прощу! – Синие глаза снова стали глазами моего сына, детскими и бестолковыми. – Завязывай ты это дело!

– Завяжу, – кивнула я.

– Ну, я пойду? – Он нерешительно затоптался.

– Иди…

– Точно?

Я поцеловала моего маленького взрослого сына, и он оставил меня одну в пустой квартире. Я прошлась по комнатам, скользя ладонью по новым вещам. Остановилась в дверях маленького тренажерного зала рядом с Мишкиной комнатой и вместо него увидела детскую. Увидела и заплакала. Я мечтала о большой семье, внуках, духомяных пирогах, шумной, веселой и бестолковой жизни, полной людей и простого, незаметного, но такого нужного счастья. А сейчас быть мне одной… И на утренней заре, и на вечерней, и в обеден день, и в полдень, и при частых звездах, и при буйных ветрах, и в день при солнце, и в ночь при месяце. Всегда!