Две судьбы. Книга 1. Шантаж - Семен Малков Страница 43

– Выходит, соседушка, что и с милым другом тебе ничего не светит, и такого видного мужика, как отец Наденьки, ты тоже потеряла. Неужели не жалко? Хоть убей, не верю! – от сопереживания у нее на глаза навернулись слезы.

Искреннее сочувствие доброй соседки наполнило Лидию Сергеевну жалостью к себе, и ее дивные черные глаза тоже заволокли слезы.

– А вообще-то неправду я сказала тебе о Розанове. Хороший он человек, и мужик что надо. Но женился на мне без любви и до сих пор любит другую. За это я презираю его и ненавижу! Ну скажи: чем я плоха? – воскликнула она, гневно поводя своими цыганскими глазами. – Поэтому его и мерзавку, которую любит, не прощу до конца своих дней!

– Ты очень хороша, Лидочка! Просто раскрасавица! – с искренним чувством горячо произнесла Раиса Павловна. – Не горюй! Будешь еще очень счастлива! Я в этом уверена!

Она достала платочек, чтобы вытереть слезы и спохватилась:

– Ну все! Домой пойду! Скоро мои обедать притопают. Ты, Лидочка, не стесняйся – зови, если что понадобится. Я всегда к твоим услугам.

"Хорошая, простая баба. Везет мне на соседей, – закрыв за ней дверь, подумала Лидия Сергеевна. Дружеская поддержка соседки придала ей сил, у нее вновь поднялось настроение, и она отправилась на кухню кормить дочку.

– Не тужи, Степа! Теперь, когда Лида уехала, скажу откровенно: от дрянной бабы избавился, – с искренним сочувствием глядя на пригорюнившегося Розанова, утешал Игорь Иванов, – для того и зашел: поддержать старого друга.

Они сидели за столом на кухне опустевшей «хрущобы» – отмечали начало новой, холостяцкой, жизни Степана Алексеевича.

– Дело прошлое, – признался Игорь после небольшой паузы, – но она ведь и ко мне клеилась – жаловалась на тебя, наговаривала всякое. – Поднял на друга извиняющийся взор, добавил: – Красивая же такая, стерва. Поняла, наверно, что я в этом плане тебе завидовал. Но разве мог я предать тебя, воспользоваться вашими неладами? Не стал, конечно, ее слушать, понять дал – не на того напала. Тебе ничего не сказал – считал бестактным.

– Знаю, Игорек, и то, что можешь мне сказать, и много больше. Не один год с ней прожил, – тяжело вздохнув и не поднимая глаз, медленно, будто каждое слово давило его, отвечал Розанов. – Думаю, другой на моем месте вряд ли выдержал бы столько оскорблений и унижений. Но я терпел, нес свой крест. Сам допустил ошибку – сам ее расхлебывал, как мог. Ради дочери, Наденьки. Но ничего не вышло! – Он тряхнул крупной, красивой головой. – Не будем больше о ней, о Лиде. Что толку? Да и пересуды всякие, пусть и справедливые, не мужское дело! – И расправил нахмуренные брови, пытаясь взять себя в руки; как боец, потерпевший поражение в схватке, он остро переживал фиаско в личной жизни. – Налей-ка, дружище, водочки – выпьем за то, что жизнь продолжается, и есть в ней, кроме женщин, цели, за которые стоит бороться!

– Ну ты и джентльмен, Степа! Сразу видно – профессорский сынок. О женщинах – либо хорошо, либо никак, – одобрил Игорь, наливая в рюмки и раскладывая по тарелкам закуску. – Я-то – мужик пролетарского воспитания: не могу вспоминать свою стерву без матерной характеристики. Столько крови она мне попортила! Давай лучше о будущем, и выпьем за то, чтобы оно было счастливым. Нам обоим здорово досталось!

Чокнулись, закусили чем Бог послал; помолчали; потом Игорь спросил:

– Что думаешь делать дальше? Какие ближайшие планы? Боюсь, к тебе тут же приклеится новая пассия, еще похлеще. Ты на это везучий.

– Нет уж! Тут требуется большая передышка – так все внутри перегорело, – признался Розанов. – Не расположен я сейчас к общению с прекрасным полом. Спасет меня, наверно, от тяжелых дум, – с мягкой иронией продолжал он, и в голосе его зазвучала надежда, – работа, и только работа. А ее как раз невпроворот. Я вовсе не расстался с мыслью о защите.

– Неужели найдешь в себе силенки для этого? После такой-то нервотрепки? Тогда ты просто двужильный!

– А что остается? Для меня главное – восстановить уважение к себе. Заняться делом, которое целиком бы меня захватило. – Степан Алексеевич глубоко, свободно вздохнул, чувствуя, что к нему возвращаются уверенность в своих силах и оптимизм. – Какое счастье, что я удачно выбрал тему и она еще не устарела. Верю я в успешную защиту и добьюсь этого во что бы то ни стало!

– Ну что ж, друг, от всей души желаю тебе победы! Они еще раз чокнулись, заговорили о текущих делах.

Солидная «Чайка» Григорьева затормозила у подъезда его красивого дома на Патриарших прудах. В последние годы этот тихий московский микрорайон близ Никитских ворот стал одним из самых престижных.

Иван Кузьмич вышел из машины и в сопровождении водителя, несшего солидный кейс и объемистые сумки, доверху набитые пакетами с провизией, быстрым шагом направился к дому. Пожилой водитель еле за ним поспевал.

Кивнув в ответ на услужливое приветствие вахтера, Григорьев проследовал к лифтам. Вместе с водителем они поднялись на шестой этаж. «Наверно, собрались уже все. – Иван Кузьмич, нажав кнопку звонка, ощутил укол совести. – Предупредить надо было, что задерживаюсь. Ведь обещал Вере привезти к столу деликатесы. Ждут ведь, без меня не сядут».

За прошедшие десять лет Иван Кузьмич заметно прибавил в весе, обрюзг, полысел; крестьянская, коренастая фигура несколько оплыла, появился двойной подбородок. Открытое его лицо и широкая улыбка по-прежнему вызывали симпатию, но взгляд светло-голубых глаз стал настороженным, холодным.

«Ничего страшного, – решил он, оправдывая себя. – Свои люди – не баре, потерпят! Должны понимать: мои дела поважнее». Дверь распахнулась, и Вера Петровна, веселая, нарядная, на пороге встретила мужа.

– Наконец-то, Ванюша! Заждались! Вечно тебя задерживают! Знаю, знаю! У вас там заботы – не нашим чета. Но и о семье помнить надо!

Если Григорьев заметно сдал, то Веру Петровну прошедшие годы миловали. Она стала немного полнее, что в сочетании с хорошим ростом и природной стройностью делало ее еще женственнее и привлекательнее. Кожа на румяном, с ямочками на щеках лице по-прежнему гладкая, серые глаза такие же ясные; гладкая строгая прическа будто создана для ее милого, домашнего облика.

– Ну ладно! Давай скорее что привез! – перешла она на деловитый тон. – Пора за стол садиться – голодные все, как волки!

– Савелий Ильич, – попросила она водителя, – отнесите, пожалуйста, это на кухню и передайте Агаше!

– Ванечка, дорогой, – снова повернулась она к мужу, ласково помогая ему снять пиджак, – иди-ка быстро умойся – и к гостям! Я повешу.

Убрав все лишнее в стенной шкаф, Вера Петровна прошла на свою образцово оборудованную кухню. О таких вещах, как огромный финский холодильник и немецкая плита с грилем, рядовые граждане могли только мечтать.

– Давай-ка я займусь закусками, а ты иди на стол накрывай, – предложила она суетившейся на кухне Агаше и с ходу принялась нарезать, раскладывать по тарелкам, украшать зеленью и лимоном привезенные Иваном Кузьмичом сервелат, осетрину, икру.