Мексиканский для начинающих - Александр Дорофеев Страница 43

– До этого, надеюсь, не дойдет! – И она наполнила рюмку чем-то медово-золотистым.

Хоть и не на пароходе они сидели, а все ж таки голова Василия плыла и плыла, слегка подпрыгивая, как мяч, в неведомые, серебряные дали.

– Серебряный треугольник, – толковал босс Алексей Степанович. – Серебряный треугольник…

Выпив, Василий склонялся к соглашательству.

– Треугольник – великая фигура! Много чего содержит. Опора мирозданья! – кивал он далеко уже заплывшей головой.

– Мы дарим вам незабываемую неделю! – наседал босс. – Шурочка встретит на месте.

– На любом месте, Шурочка! – воскликнул Василий. – В любом углу, прямом иль остром!

Шурочка привлекла его голову и шепнула:

– А на вершине пирамиды? Согласен?

Василий утвердительно махнул рукой, сбивая рюмки. Это отняло последние силы, и он забылся.

Так устроен человек, что за взмахом руки часто следует мигание глаза. Моргнув, Василий Прун обнаружил себя в самолете. «С парохода, – вяло думал он, – да в самолет. Похоже, чем-то опоили». Вспомнил о Шурочке, и в голове потеплело: «Мы сговорились о хорошем!»

На самолетных телевизорах вычерчивался курс полета. Выходило, что зависли посреди Атлантического океана. Совсем не верилось. Василий заерзал и определил, что крепко-накрепко пристегнут. Все же изловчился поглядеть в окошко и увидал далеко внизу зыбкую плоскость. В беспредельности облачных и океанских просторов ощущалось чуждое дыхание вселенной.

Василию казалось, что душа его, вырванная властным взмахом руки из земной юдоли, одинокая, безвестная, летит к своей посмертной судьбе. Горело, как окно в ад, неугасаемое солнце – пламенная вершина золотой пирамиды, ближе к основанию которой и пробиралась обмирающая, мигающая душа Василия. А слева открылось отражение этой пирамиды – лежащий в океане Бермудский треугольник, бездонный и стальной.

Весь мир вдруг предстал гигантским треугольником, в центре которого, на пересечении биссектрис, подмигивал сияющий глаз. Заискивая, Василий тоже подмигнул и помахал рукой. Он подмигивал и махал. Махал и подмигивал, вроде бы подавая весть о себе, – вот она, моя душа, пролетает в неизвестном направлении.

Подали выпить, и Василий, конечно, отвлекся от маханий и подмигиваний. Небесный глаз безнадежно прикрылся. Все задремали.

Проснувшись, Василий увидел под крылом огромный город, уходящий за горизонт к горной гряде, которая, что удивительно, целиком состояла из равнобедренных треугольников. «Именно в такой загробный мир, – вздохнул Василий, – должна угодить моя грешная чертежная душа».

Неладное творилось с организмом. Казалось, душа Василия Пруна, когда задремал в самолете, вышла в районе Бермудов. А уж тело-то в одиночку приземлилось в международном аэропорту столицы Мексики.

«Хотя как без души-то? – задумывался он. – Кранты, когда отлетает! Верно, это мой дух вышел над океаном».

Известно, дух – некоторая наиболее воспитанная и приличная существенная наша часть. И вот теперь в аэропорту Мехико имелся Васька Прун, лишенный лучшей, скажем, части. Само имя его внезапно урезалось.

Поначалу он все валил на похмелье. И в этом была своя правда. У похмельного плоть, как правило, восстает, бунтует, порабощая все что может. Подходя к таможенному контролю, Васька внутренними, как говорится, очами пошарил по закоулкам естества – ни шиша, напоминающего дух. Васька оказался брошенным в чужом и плоском, как лист ватмана, мире. Впрочем, все было начерчено довольно красиво. И особенно Шурочка, махавшая рукой среди встречавших. Она находилась в одной с ним плоскости, и он больше никого не замечал.

Некоторое время они ехали в желтой машине по городу, где все было кубически-пирамидальным. Только Шурочка плавно состояла из овалов, эллипсов и полукружий. Склоняясь к этим приятным очертаниям, осмелевший Васька вопрошал:

– Шурочка-мурочка, на каком я свете?

– Новый свет! – усмехалась она. – Погляди, вторая по величине в мире площадь – Сокало!

«В каком именно мире?» – думал Васька, разглядывая квадрат, окруженный прямоугольными дворцами и собором, настолько изрезанно-кружевным, что терялась определенность форм. В центре площади торчал флагшток с тяжелым красно-зелено-белым полотнищем.

– Шурочка, мне хочется переспать с тобой прямо здесь, под государственным стягом! – Конечно, сказывалось отсутствие духа. А бедная душа не могла управиться с распоясавшейся плотью.

– Вась, – мягко сказала Шурочка, – у нас еще все впереди.

Из узких центральных улочек они выбрались на какую-то авениду. Ослепительное солнце раскатывалось по ней, а вдоль стояли небольшие бронзовые герои и генералы на скромных постаментах. Высоко в лазурное небо уходили, как слоновьи ноги, серые стволы пальм, а кроны их напоминали архитектурные сооружения для небожителей. Золотой ангел с трубою застыл среди них, вроде раздумывая, в которое въехать.

Машина пронеслась по сплетению виадуков и туннелей, остановилась у светофора, где некий человек выпускал изо рта последовательно красное, желтое и зеленое пламя, проскочила пару улиц, плотно укрытых деревьями без листьев, но с пурпурными и лиловыми цветами, так что небо виделось то лиловым, то пурпурным, и нырнула в прохладное подземелье пирамидального отеля.

– Приводи себя в порядок, сеньор Прун, – сказала Шурочка. – Через пару часов будь готов – программа у нас напряженная. В общем – переведи дух! – И ласково потрепала по щеке.

Поскольку дух уже перевелся, Ваське ровным счетом нечего было делать. С двенадцатого этажа разглядывал он этот непонятный город, в котором так стремительно очутился, без видимых на то причин. «Могла же Шурочка все подстроить, – раздумывал он. – Специально! Со мною хочет побыть».

И надо сказать, в этом размышлении, довольно нелепом, Васька очень приблизился к истине. Но как всякая, эта раскроется не так быстро, как хотелось бы, – по крайней мере, автору – путь достаточно, увы, тернист…

– Вась, – послышалось. – Опохмелиться бы, – это был весьма родной, а в настоящее время замученный голосок. – Загляни-ка в барчик, – просила душа. – Вот-вот, под телевизором!

Оказавшиеся там бутылочки были настолько малы, какие-то дамские пальчики, слезы кукушкины, что пришлось хватить десяток.

– Большой, указательный, средний, мизинец, – загибал Васька. – Полегчало?

– А безымянный?

– Ах да! Чего еще пожелаете?

– Шурочку бы, – вздохнула душа.

– Погодите до вершины пирамиды, – успокоил Васька, раздеваясь в ванной. – Там, говорят, энергетические потоки! Чувства по гиперболе! Однако с носками меня подвели, все те же носки, с дырками.

Город никак не кончался. Казалось, состоял из островов, соединенных меж собой некоторыми перешейками. Машина попадала то на небоскребный остров, мгновенно перетекавший в остров кучерявых особняков, с башенками, колоколенками, куполками, то въезжала на остров длинных заборов, из-за которых ничего не высовывалось, то вдруг оказывалась в тропическом лесу, за ним возникало море стеклянных пирамид и мостов, уносящихся в хвойные дебри, где было свежо, как в Подмосковье. Все, казалось, выехали. Да не тут-то было! На опушке, как гигантский кедр, стоял собор, пара стадионов, бесконечные лавчонки от виднейших фирм и магазины, подобные соборам.