Секрет каллиграфа - Рафик Шами Страница 43

— Хватит болтать, — оборвал он как-то плотника. — Назови мне конкретную дату. Любой день имеет начало и конец.

Этот плотник три раза обещал сделать полки для кухни. В конце концов Хамид купил их в магазине.

День Хамида Фарси подчинялся строгому распорядку. По часам он вставал, мылся, брился, выпивал чашку кофе и ровно в восемь покидал дом. В десять он звонил Нуре и спрашивал, не нужно ли ей чего-нибудь, чтобы лишний раз не гонять мальчика-посыльного, когда тот пойдет за обедом. Мальчик стоял под дверью ровно в половине двенадцатого, весь в мыле, как загнанная лошадь. Бедняга тоже страдал от пунктуальности своего хозяина.

В шесть Хамид возвращался домой и принимал душ. В половине седьмого он брал в руки газету, которую покупал днем в магазине, чтобы дочитать до конца. В семь он хотел есть и каждый раз смотрел на часы. В понедельник и среду Хамид засыпал ровно в девять. По вторникам, пятницам и воскресеньям он занимался любовью с Нурой, отрывая полчаса от ночного отдыха. В такие дни он старался развеселиться и хотя бы на некоторое время забыть о своей главной страсти — каллиграфии. Нура приучила себя встречать его с улыбкой на лице.

По четвергам Хамид до полуночи играл в карты с тремя своими коллегами в новом квартале города. По субботам он принимал участие в еженедельном заседании какого-то союза каллиграфов. Хамид никогда не рассказывал Нуре о том, что там обсуждалось. «Это не для женщин», — отмахивался он.

На некоторое время Нура засомневалась, не навещает ли ее муж по субботам шлюх. Однако однажды обнаружила документ, выпавший из кармана рубашки, в которой Хамид ходил на заседания. Это был протокол. Прочитав повестку дня, Нура нашла ее скучной и удивилась скрупулезности, с какой секретарь записывал все, что говорили каллиграфы. Речь шла об арабском шрифте. Нура снова сложила листки и сунула их в карман, так чтобы Хамид ничего не заметил.

Не прошло и трех месяцев, как ее жизнь превратилась в сплошное невыносимое одиночество. Стоило ей на минутку остаться без дела, и оно поворачивало к ней свое тоскливое лицо. Любимые романы, которые Нура привезла с собой, вскоре наскучили, и она потеряла к ним всякий интерес. А новые книги она могла покупать лишь с согласия супруга. Три раза Нура спрашивала у Хамида разрешения и получала отказ. Это были современные авторы, которые, по его словам, разрушали мораль и нравственность. Нура страшно злилась на мужа, потому что он даже не читал этих книг.

Одно время она завела привычку громко петь, однако вскоре услышала брошенное через забор замечание, от которого у нее тут же пересохло в горле.

— Если эта женщина выглядит так, как поет, то ее муж спит с ржавой лейкой, — смеялся их сосед, низенький мужчина с приветливым лицом.

С тех пор Нура перестала с ним здороваться.

Она пробовала отвлечься уборкой, однако, когда заметила, что протирает одно и то же окно вот уже третий раз за неделю, бросила тряпку в угол, села на край фонтана и заплакала.

Все без исключения соседки были с ней приветливы. Заглядывая к ним на чашечку кофе, Нура неизменно встречала искренний и радушный прием. Женщин восхищала ее манера говорить и умение шить, и они приглашали ее вместе попариться в бане. Два раза в день — после завтрака и ближе к вечеру — они встречались за чашечкой ароматного кофе, чтобы обменяться последними сплетнями. А между посиделками помогали друг другу готовить или вместе жевали сладости и засахаренные фрукты.

Нуре нравилось общаться с соседками. В отличие от ее матери, они умели радоваться жизни и любили посмеяться, в том числе и над собой. Превыше всего они ценили хитрость, которая помогала им справляться с жизненными трудностями. Нура многому у них научилась.

Однако и соседки ей скоро наскучили. Простые женщины, они ничего не могли сказать о жизни, если только разговор не касался того, в чем они были настоящими экспертами: мужчин, детей или кухни. Ни читать, ни писать они не умели. Все попытки Нуры вывести их за пределы тесного мирка семейной жизни терпели неудачу, поэтому вскоре она их прекратила. Что же ей оставалось делать?

Ее спасением стал телефон. С его помощью Нура общалась с бывшими одноклассницами. Это несколько облегчало ей жизнь и пусть временно, но избавляло от скуки. Веселая девушка Сана как-то дала ей дельный совет: «Заведи дневник. Опиши в нем все тайные стороны своего брака. Расскажи о том, что тебе запрещают и по чему ты тоскуешь. Только для начала найди для него надежный тайник!»

Тайник Нура нашла в кладовке, в старом шкафу, на дне которого обнаружилась одна незакрепленная доска.

Так Нура начала писать и одновременно внимательно наблюдать за своим супругом. Все, что она замечала, а также свои выводы по поводу увиденного она записывала в толстую тетрадь. Нура училась формулировать свои мысли и задавать самой себе трудные вопросы. Это доставляло ей странное облегчение, даже если ответов на них она не находила.

С каждой исписанной страницей дистанция между ней и мужем все увеличивалась. К своему удивлению, Нура узнала о нем много такого, на что не обращала внимания раньше. Она открыла в Хамиде замечательного мастера своего дела, которого, в отличие от его отца, интересовала только форма слов, но никак не их содержание. «Музыка слова и его пропорции на бумаге должны гармонировать», — сказал он ей как-то.

«Не могу поверить, — писала Нура в дневнике, — чтобы каллиграф совершенно пренебрегал смыслом». Эту фразу она подчеркнула красным.

Однажды Хамид принес домой очаровательную каллиграфию в рамочке. Нура не переставала хвалить изящество замысловатого шрифта, однако не сумела разобрать ни единого слова. Ни один из немногочисленных гостей дома, включая отца Нуры, также не смог прочитать надпись, хотя все находили ее прекрасной, «усладой телу и душе». В ответ на настойчивую просьбу Нуры открыть тайну этой каллиграфии Хамид загадочно улыбнулся: «С удобрениями овощи лучше растут». Должно быть, испуг жены лишний раз убедил его в отсутствии у нее чувства юмора.

Окруженный стеной своего гордого молчания, Хамид жил, как в хорошо укрепленном замке. Женщинам там места не было. Он допускал к себе разве что старого мастера Серани да премьер-министра аль-Азма, горячего поклонника каллиграфии и своего постоянного заказчика, чей дом стоял неподалеку от ателье.

Но и эти люди, несмотря на уважение, которое питал к ним Хамид, оставались ему далеки. В глубине души он был одинок. Каждый раз, пытаясь приблизиться к мужу, Нура с горечью натыкалась на неприступную стену. Напрасно подруги утешали ее тем, что и у них дела обстоят не лучше. Вот что, например, рассказывала Сана о своем болезненно ревнивом супруге:

— Он устраивает целый спектакль, если кто-нибудь смотрит на меня на улице. Разыгрывает из себя офицера ВВС, а я готова сквозь землю от стыда провалиться. Он вечно боится, что меня кто-нибудь уведет, как будто я осел, машина или его игрушка, и тут же идет в наступление. Уж и не знаю, у кого он этому научился: у отца, соседа или героев египетских мелодрам, которые колотят друг друга почем зря, пока их женщины, словно овцы, козы или куры, терпеливо ждут, кто выйдет из схватки победителем.