Я, которой не было - Майгулль Аксельссон Страница 43

А меня тогда залучил Фредрик, рыжий редактор из «Экспрессен». Я сама толком не понимаю, зачем мы с ним спутались. Позже пришлось себе признаться, что он мне не особенно-то и нравился, и я ему, пожалуй, тоже. Мы переспали несколько раз, но мои руки до него словно бы не дотягивались, всегда лаская воздух в нескольких миллиметрах от его тела. А он, плотно притиснувшись ко мне, прижимался губами к моим губам, обнимал за плечи и тяжело сопел мне в шею. Но мое тело сопротивлялось помимо моей воли, мышцы напрягались, словно сами по себе, и голова сама отворачивалась в сторону. А потом мы лежали молча и неподвижно, не в силах говорить о том, что произошло, и так же не в силах потянуться друг к дружке снова. Когда он позвонил и сказал, что, пожалуй, лучше нам больше не встречаться, меня словно свежей водой окатило. Ну наконец-то.

Наверное, у Торстена с Анникой было то же самое. Выглядело все именно так — по крайней мере, с его стороны. Его руки так же зависли в воздухе, когда она прижалась к нему, притиснувшись щекой к его рубашке, лоб чуть сморщился, а сам он продолжал разговор с Магнусом. Она постояла, ища взглядом зрителей, но нашла только меня, остальные были заняты разговором и осмотром гостиной. Я в ответ подняла бокал и улыбнулась Аннике, и она тут же отлипла от Торстена и отвернулась. Тогда я улыбнулась еще шире и сделала большой глоток белого вина.

Рядом со Сверкером в тот день стояла длинноногая блондинка, чье имя все еще оставалось тайной. Сиссела вдруг развернулась и уставилась на нее. Блондинка дернулась, словно усилием воли заставляла себя выдержать этот взгляд. Я снова улыбнулась, подняв бокал, — уже Сисселе. Бильярдный клуб «Будущее» — на страже своих рубежей!

Анна приготовила coq au vin, [35]и мы уселись в столовой за темным, сороковых годов, столом, за который Анна извинялась, виновато улыбаясь, — пока они не могут себе позволить новую обстановку и приходится пользоваться старой родительской мебелью. Но ничего. Через несколько месяцев Пер заступает на свой первый пост — секретаря посольства, а в Лиссабоне у них будет полностью обставленный дом. Фантастика, правда? Сама она думает остаться в Стокгольме, пока малышу не исполнится полгода, но потом снимет таунхаус еще на полгода, потому что это только их pied-a-terre [36]в Швеции на будущее и…

В дверь позвонили. Пер поднялся и пошел открывать. Когда вернулся, лицо у него было серьезное.

— МэриМари, — сказал он. — Там пастор хочет с тобой поговорить. И полицейский.

Найти меня никогда не составляло труда. Я приходила в редакцию за полчаса до начала рабочего дня, чтобы получить самые интересные материалы, и не уходила, не оставив координат — где меня можно застать вечером или на выходные. Я и так уже была на хорошем счету, но этого казалось мало. Хотелось стать лучшей. Это превратилось в самоцель, я должна сделаться лучше всех, чтобы не чувствовать, что я — хуже всех. Вот почему им удалось меня найти.

Моя правая рука комкала салфетку, а левая разглаживала, потом я несколько мгновений просидела неподвижно, пока правая рука не выпустила наконец эту белую тряпку. Я ничего не думала, не чувствовала, не боялась. Я была только телом, медленно встающим из-за стола.

— Насчет твоих родителей, — уточнил Пер.

Мама погибла мгновенно, сказал пастор. Папа лежит без сознания в Экшё. А то, что осталось от машины, — по-прежнему в кювете у шоссе между Экшё и Несшё, добавил он. И лампа по-прежнему горит дома на кухне. Я это увидела, когда восемь часов спустя вошла туда вместе со Сверкером.

Он должен был довезти меня до Экшё. Ни о чем другом и речи не шло. Ведь его машина стояла у самого Анниного дома, заправленная и чистенькая, а вина он успел выпить лишь пару глотков. Нет, Сисселе незачем с нами ехать, с какой стати? И Торстену. Сверкер небрежно улыбнулся своей блондинке и так же небрежно чмокнул ее в щеку. Она ведь понимает? И мы выехали.

Первый час мы оба молчали. Сверкер чуть сгорбившись сидел за рулем и прищурясь глядел на дорогу. Может, близорукость, а может, глаза не привыкли к этому новомодному освещению на трассе. В Сёдертелье пошел снег, а через несколько километров желтые лампы наконец кончились. Мы скользили во тьме, как в туннеле, и только огни фар преображали тихий снегопад в подобие белого калейдоскопа.

— Как ты?

Голос звучал хрипловато. Я не знала, что ответить. В самом деле — как? Никак. Еще пустее, чем обычно. А в остальном, спасибо, хорошо, — если не считать того, что одна половина моего «я», наморщив лоб, разглядывала другую половину, немного шокированная ее любопытством — единственным чувством, шевелящимся в этой пустоте. Да, именно. Мне было любопытно — что произошло и что произойдет потом. Может, это просто первая стадия шока. Когда невозможно даже поверить, что мамы больше нет на свете и что папа закрыл глаза и еще глубже ускользнул в молчание. Они же были — всегда. И должны быть всегда.

— Тебе нехорошо?

Я смотрела на него, моргая.

— Все нормально.

— Поесть не хочешь?

Я мотнула головой:

— Нет. А ты?

— Немножко проголодался.

— Давай остановимся у какой-нибудь кафешки.

— А успеем?

— Четверть часа роли не играет.

Лишь увидев его издали, я впервые осознала, что это в самом деле Сверкер и что я еду вместе с ним. Он стоял со своим подносом у стойки и изучал меню, растягивая узел галстука и одновременно пытаясь застегнуть ворот рубашки. Пиджак на спине немного помялся, буйная прядь волос упала на лоб, вот он отводит ее рукой и тянется за салфеткой. Все в нем привычно и давно знакомо, и все равно он по-прежнему — незнакомец.

Последние годы я не позволяла себе думать о нем. Он мог валандаться с любыми девчонками, мне-то что, я ни при каких обстоятельствах не намерена была превращаться в тоскующую дуру. Мы с Сисселой обе считали, что разумнее всего сохранить Бильярдный клуб «Будущее» как исключительно дружескую компанию. И сгоряча я чересчур резко отбрила Торстена. На очередной Мидсоммар он явился вместе с Анникой, и с тех пор мы обменивались лишь вежливыми фразами. На Праздник раков в то же лето я назло ему притащила Мирослава, высоченного студента-медика из Белграда. Через несколько дней он со мной порвал. Я слишком много работаю, а друзья у меня самые противные из всех шведов. Дальше все пойдет в точности по этой канве. Все мои парни рвали со мной или перед очередным сборищем Бильярдного клуба «Будущее», или сразу после. Почему так получалось — не знаю. Сама я ни с кем порвать была не способна, как и не способна была пожертвовать Бильярдным клубом «Будущее».

Сверкер пробирался ко мне с подносом, аккуратно обходя столики. Когда он приблизился, я опустила глаза и смотрела на подол своего платья из тонкого шерстяного крепа. И вдруг спохватилась: мы выехали без вещей, я заявлюсь в больницу в Экшё в вечернем темно-лиловом платье. Ночью-то сойдет, а как это будет выглядеть утром?