Наложницы. Гарем Каддафи - Анник Кожан Страница 43

— В могиле умерших не роются, один Бог может их судить.

Но он был настолько озабочен идеей избавить себя от подозрений в сопричастности к преступлениям Каддафи, что постарался создать приличную дистанцию между ним и собой.

— Будучи человеком разумным, я не мог утверждать, что он совершал подобные неблаговидные поступки. — А чуть позже сказал: — Я, бедуин, считаю, что он высмеивал наши ценности. — И в конце: — А как военный, лично создавший казарму Аль-Саади в 1979 году, где находится могила моего отца, я был в ужасе оттого, что он оскверняет это место, привозя туда всех этих женщин. Мне это было противно!

На следующий день после этой встречи я поспешила в редакцию газеты, которая напечатала интервью об изнасиловании. Действительно, из тюрьмы звонил Саед Каддаф Эддам, жутко смущенный реакцией своей семьи на статью. Но главный редактор подтвердил каждое слово, утверждая, что речь в ней идет о том, что уже давно знал весь Триполи. Впрочем, продолжение интервью (но уже на другую тему) вышло в другом номере газеты, где в центре страницы было фото кузена Каддафи, говорящего… в микрофон своего интервьюера. Да, речь блистательного кузена была записана.

6 Мансур Дау

Единственные существующие его изображения датируются днем взятия в плен вместе с Муаммаром Каддафи, 20 октября 2011 года. Короткий ролик был снят в атмосфере хаоса одним из повстанцев при помощи мобильного телефона. Он выглядел суровым, неряшливо одетым, с всклокоченной бородой и волосами, под правым глазом виднелась рана от осколка взрывчатки. Его отчаянное бегство вместе с ливийским Вождем, у которого он был грозным начальником безопасности, закончилось резней при въезде в пустыню. Это была жуткая картина провала.

Он оставался рядом с ливийским диктатором до самого конца, в спешке покинул Баб-аль-Азизию, когда восставшие мятежники захватывали Триполи, устремившись сначала к Бани-Валид, где Каддафи попрощался со всей своей семьей, перед тем как отправиться на запад, в сторону Сирта, чтобы укрыться там в обычном доме. Вскоре он остался без средств, электричества, пропитания, окруженный повстанцами, после чего предпринял последнюю попытку бежать, которая не удалась из-за удара НАТО на рассвете. В последнем круге преданных Мансур Дау был одним из немногочисленных выживших. И среди взятых новым режимом в плен заключенных во главе с Саифом аль-Исламом, сыном Каддафи, он был самым значимым. Его имя воплощало террор, культивировавшийся несколько десятилетий. С ним связывали акты варварства — изнасилования, пытки, казни, — совершенные в этой стране для подавления восстания. Вся Ливия ждала от него объяснений. Но Мансур Дау молчал. По крайней мере, меня об этом предупредил Ибрахим Бейтальман, член военного совета Мисураты и ответственный за военнопленных, который дал мне разрешение встретиться с задержанным.

В эту субботу, 10 марта, непринужденной походкой он вошел в главный зал собраний в здании Национальной армии в Мисурате в рубашке цвета хаки, с темным шерстяным беретом на голове, имея отдохнувший вид. Его белая борода была коротко подстрижена, на губах играла ироническая улыбка. Он согласился на интервью, даже не зная его темы. Может быть, он видел в нем некое развлечение в своем одиночестве.

— Я четыре раза бывал во Франции, — сказал он вначале. — Получил огромное удовольствие.

Отлично, но мы ведь не собирались вести светскую беседу. Я ему сообщила, что веду расследование, посвященное запретной и страшной теме — сексуальным преступлениям Каддафи, и надеюсь, что он расскажет все, что об этом знает.

— Ничего, — ответил он. — Я ничего не знал. Будучи членом его семьи, я обязан был относиться к нему с уважением. И заикнуться об этом было нельзя. Впрочем, я запрещал себе смотреть в том направлении. Лучший способ сохранить уважение к самому себе — это держаться на расстоянии. Я защищал себя.

— Тем не менее вы знали о том, что Каддафи применял сексуальное насилие по отношению к сотням юношей и девушек?

— Я этого не отрицаю и не подтверждаю. Каждый имеет право на личную жизнь.

— Личную жизнь? Можно ли говорить о личной жизни, когда сексуальные отношения основаны на насилии, в них замешаны тысячи соучастников и это входит в задачу государственных служб?

— Люди были в курсе. Но не я.

— Знали ли вы, что в подвале резиденции были заточены девушки?

— Я вам клянусь, что никогда не был в этом подвале! Я — командир, один из главных военачальников. Как только я вхожу в казарму, все дрожат от страха. Я всегда знал, как заставить себя уважать. И в частности — быть подальше от всего этого!

«Всего этого?» Что он имел в виду? Вдруг он, казалось, почувствовал неловкость. Вероятно, он собирался отвечать — уклончиво — на вопросы о войне, армии, бригадах и наемниках. Но, конечно же, не о женщинах. Беседа могла зайти в тупик. Он был начеку.

— Что думал главный военачальник, наблюдая, как его лидер является на встречу с главами иностранных государств в окружении молоденьких любовниц без малейшего намека на военное образование?

— Я не отвечал за эти поездки и отказывался в них участвовать! В тот короткий период, когда я лично управлял бригадой охраны Вождя, могу вас заверить, там не было девушек из этой «спецслужбы»!

— Не считаете ли вы оскорбительным этот маскарад?

— Что я мог сказать? У меня не было полной власти над ливийской армией! И даже если я был недоволен, я ничего не мог поделать. В любом случае, женщины не созданы для того, чтобы носить оружие. Это противоестественно. Если бы спросили мое мнение, Женской военной академии никогда бы не существовало.

— Разве Каддафи не был искренним, когда создал ее в 1979 году?

— Возможно. Но я считаю, что главным образом именно эта Академия натолкнула его на мысль по-другому использовать женщин…

Он усмехнулся, ища во взгляде директора тюрьмы, который только что к нам присоединился, мужскую солидарность. Мол, вы прекрасно понимаете, что я имею в виду под словами «по-другому использовать». И тогда я спросила его, знаком ли он с телохранительницами, о которых мне говорила Сорая, в частности, с Сальмой Милад — похожей на шкаф, с пистолетом на поясе, — которая присматривала за Вождем, сопровождала его во всех передвижениях, утюжила его наряды и… истязала его маленьких рабынь. Он не колебался. Безусловно, он хорошо ее знал! Он даже признавал за ней некоторую компетентность, обретенную в военной академии. Но тот факт, что она заняла главное место рядом с Каддафи, стоял у него поперек горла.

— Вы понимает, я был в шоке. Я был немного смущен этой показной близостью. А вы как думаете? Я даже выступал против этого! И я не прощал ей ни одной ошибки, когда она была в моем подчинении. Однажды во время командировки в Куффру, на юг страны, я обругал ее по внутренней радиолинии. Каддафи перехватил разговор и в бешенстве вмешался: «Никогда не разговаривай с ней подобным образом! Ты увидишь, я назначу ее когда-нибудь генералом. И она станет выше тебя!» У меня екнуло сердце. «Даже если ты назначишь ее генералом, для меня она навсегда останется только Сальмой Милад!» Все подключенные к линии услышали перепалку. Каддафи был оскорблен. Как можно так обращаться к главнокомандующему? Он послал за мной самолет, и меня посадили в карцер на тридцать дней. И что? Что вы об этом думаете? Это демонстрирует то, что у меня есть ценности! Мораль! Красная линия!