Кремлевский опекун - Александр Смоленский Страница 44

– На свете не бывает людей без тайны. Только большинство не особенно любит в них копаться. Им кажется, что прошлое уходит безвозвратно, и потому любые тайны теряют смысл.

– Но сама-то ты так не считаешь?

– Я не могу так считать, потому что меня по-другому воспитывали. Ну да ладно! Хватит об этом. Я сегодня до вечера свободна. И если у тебя есть время, мы можем погулять по городу.

День выдался жаркий. Добровольский не замечал ни пыли, ни жары. Ему было лестно идти рядом с такой привлекательной женщиной, чувствовать на себе ее чуткий взгляд, который обещал, как ему казалось, немало светлых минут.

В городском парке, где было не так жарко, они сели за столик в тенистом кафе и заказали вино и фрукты.

– Знаешь, Аль, а я заметил, ты очень нравишься мужчинам. Даже трудно поверить, что у тебя так долго никого не было.

– Ты меня случаем не ревнуешь? – рассмеялась Аглая. – Успокойся, я никогда не лгу. Но, признаюсь, меня раздражает в мужчинах то, что они обычно ищут в женщинах.

– Ты что, ярый противник секса? – нарочно поддел ее Добровольский.

– А ты уверен, что знаешь, что такое настоящий секс? – Аля пристально посмотрела на него.

– Не обижайся, но, может быть, у тебя с сексом проблемы? Ты другой, и мне это близко и понятно. И как раз это меня в тебе привлекает. Секс должен иметь под собой плодоносный корень, который его питает. Тогда он превращается в волшебство, через которое хочется проходить вновь и вновь, а не становиться похабщиной, от которой тянет в ванную, чтобы отмыться.

– Тебе часто приходилось отмываться?

– Не часто, но приходилось. Как и тебе, я уверена. Я не хочу сейчас об этом говорить. Мне вообще в жизни через многое пришлось пройти.

– А как ты оказалась в Тирасполе?

– Я медсестра и, как некогда маркитантки, иду за солдатами, туда, где война. На войне я помогаю лечить людей. На войне я нужна. У меня мама, бабушка, прабабушка, из тех самых, Орловых, всегда шли за солдатами, потому что у каждой из них была своя война. Мама прошла всю Великую Отечественную... Все мои деды-прадеды были людьми военными, причем в высоких чинах. Наверное, во мне их гены и соединились.

– Да? – удивился Добровольский, вспомнив утренний рассказ Али о своей кровной родне, и, чтобы вновь не портить ей настроение, односложно сказал: – Понимаю.

– Вообще-то я терапевт, но когда выяснилось, что госпиталю требуется операционная сестра, я согласилась. Я не знаю, кто прав и кто виноват в этой войне. Я даже не хочу вникать. Главное для меня – оказывать помощь тем, кто в ней нуждается...

– Когда я спросил тебя о мужчинах, ты сказала: «во-первых». Значит, есть еще и «во-вторых»?

– Во-вторых? Да, есть и во-вторых: с чего ты вообще взял, что я так активно нравлюсь мужчинам? Признаться, никогда не замечала особого интереса с их стороны.

– Не скажи. Видишь там под деревом молоденького офицера? Мы с ним сегодня сталкиваемся не в первый раз. Вы знакомы? Он то и дело поглядывает на тебя.

– Нет, я его не знаю, – резко ответила Аглая. – Кстати, с таким же успехом я могу сказать, что он поглядывает на тебя.

– С чего это ему на меня смотреть?

– Не знаю и знать не хочу. Мне вообще непонятно, чем здесь занимается наша доблестная армия.

Добровольский прикусил язык, подивившись проницательности Аглаи. Но к счастью, она не стала развивать эту тему.

На улицах зажгли фонари, и Аля повернула к госпиталю.

– Пора, надо заступать на дежурство. Впереди трудная ночь, а завтра будет трудный день. Спасибо тебе за все. – Аля нежно его обняла и прошептала на ухо: – Было так замечательно! Я боюсь... Боюсь все испортить. Я знаю, что начну себя презирать. Потерпи, милый, еще чуть-чуть. Подари мне, пожалуйста, один день, чтобы я имела возможность себя уважать.

Всю ночь он не сомкнул глаз, считая минуты с того момента, как он расстался с Аглаей. Неужели завтра жизнь его начнет новый отсчет времени? Тогда зачем он бесцельно сидит в пустой квартире и терзает себя? В новой жизни все теперь будет по-новому, по-другому. Как бы ни сложились в будущем противоречивые обстоятельства, эта женщина, ради которой он, уверен, способен на все, имеет полное право занять в ней достойное место.

Осталось лишь убедиться, что она сама этого желает. Но в этом можно убедиться лишь утром, когда она вернется с дежурства.

Аля сразу открыла дверь.

Она его явно ждала и теперь застыла в призывном оцепенении. Дверной замок щелкнул как сигнал. Он медленно приблизился к ней, теряя ощущение времени и реальности. И тут Аля сама с глухим выстраданным стоном прижалась к нему.

Добровольский почувствовал, что под коротеньким шелковым халатом нет ровным счетом ничего. Сквозь тонкую материю проступали красивые упругие груди.

Она слегка отстранилась и стала любоваться им, одаривая жарким светом пылающих глаз. Халатик распахнулся, в проеме соблазнительно замаячил бархатный треугольник. Сдерживать себя дальше Добровольский не мог и хищно, как сатир, прижался к ее теплым, мягким, обволакивающим губам, ощутил во рту страстно извивающийся язык. Потом, не отрываясь, понес ее в спальню, лихорадочно освобождая вожделенное тело от лицемерно-непорочной ткани домашнего халатика. Он ощущал себя безвольным кусочком металла, попавшим в поле притяжения гигантского магнита.

Сознание помутилось, и, не отдавая себе отчета в том, как сорвал с себя одежду, он оказался на кровати, страстно сжимая ее. Она даже не помогала, когда он вошел в нее естественно и просто, словно они изначально были созданы как одно целое, и всю жизнь искали друг друга, чтобы соединиться вновь, и наконец нашли. Все в Добровольском – и застрявшие, как ржавый гвоздь, сомнения, и недовольство собой – бурно переплавилось в одну возвышенную смесь и требовало восторженного освобождения, постепенно нарастая пьянящим грузом. А она, которая долго искала и выбирала себе под стать сильного, неутомимого победителя, в один миг вдруг освободила его от гнетущей тяжести земного притяжения.

Затем и она сама, ощутив глубоко в себе горячую и сильную плодоносящую струю, с первородным гортанным криком сорвалась в бездну. Или нет, она взлетела к Богу, который открыл ей величайшую загадку жизни.

Их роман продолжался больше двух месяцев. Это было счастливое, переполненное чувствами и событиями время. Добровольскому надоело по ночам бегать с этажа на этаж, и он перенес свои вещи к Аглае, чтобы быть рядом с ней каждую свободную минуту. Правда, при этом Аглая удивленно спросила, что это у него за бесконечная командировка? Или он дезертир?

Добровольский знал, что рано или поздно она об этом спросит. Но сказать правду был не в силах. Правда разом бы обрубила их любовь и все остальное, что ей сопутствовало. Правда страшила и его самого, но то, что он совершил, находясь в Тирасполе, изменить уже было нельзя. Приходилось с этим жить...