Влюбленный призрак - Джонатан Кэрролл Страница 44

Он положил руку себе на темя.

— Мне ничего не известно — только какой-то части меня. Части, которой я не знаю или не контролирую. Это она перенесла меня сюда из леса в Крейнс-Вью. Я этого не делал. И не имею к этому никакого отношения. Уверен, это та же часть, что не дала мне умереть, когда я зимой ударился затылком. У меня нет ни малейшего представления, что она собирается делать дальше. Я не знаю ни что она такое, ни где она во мне находится. Но она взяла верх, она теперь мной верховодит. Она во мне, она моя, но будь я проклят, если знаю, что это такое. Вот так мне стало известно, что Даньелл поступит сейчас так, что это может принести ей вред; это просто нашло на меня, как туча на солнце. Сам я ничего не знаю.

Лин отвечала ровным уверенным голосом, потому что у нее не было сомнений в своей правоте:

— Твоя воля опережает твое сознание.

— Что ты имеешь в виду?

— Верх взяла твоя воля. Она решает, когда наступает время действовать. И сейчас оно наступило.

Он обдумал ее слова.

— А привидения знают, как теперь мне следует поступить?

Лин усмехнулась:

— Больше нет, приятель. Ты только что сказал, что я теперь ничем не отличаюсь от тебя. Но я уверена, что я права. Теперь, Бен, ты можешь говорить с привидениями и собаками. Ты понимаешь наши языки. Но имеется и очень многое другое. — Она вытянула руку и стала загибать пальцы, перечисляя. — Ты остановил свою собственную смерть. Ты путешествовал сквозь время, чтобы вернуться сюда. Я перенесла тебя в парк Крейнс-Вью и в комнату Джины, но в настоящее время ты вернулся сам. Какие тебе еще нужны доказательства? Что-то внутри тебя, что до сих пор дремало, теперь проснулось и сказало: «Что ж, хватит так хватит. Пойдем». Я уверена, что это твоя воля. Та часть Бена Гулда, которая видит задачу, понимает и то, как ее следует решить.

— И даже останавливает смерть? — спросил он.

— Да, останавливает смерть.

Даньелл Войлес взяла губную помаду и стала вертеть ее в руке, держа перед самыми глазами. Она обследовала этот предмет, словно помада была драгоценной археологической находкой, свидетельствовавшей о существовании древней цивилизации. Тюбик помады уже много лет был пуст, тем не менее Даньелл держала его на косметическом столике на самом видном месте. Однажды после переезда на новую квартиру она решила, что потеряла свою помаду, и это ее крайне расстроило. Она думала о ней с того момента, как Фатер Ландис рассказала ей о камушке Руди.

Когда Даньелл добралась домой, то направилась прямиком в спальню, чтобы убедиться: помада стоит там, где ей и положено. Потому что этот маленький пластиковый футляр был ее важным талисманом. Это была первая вещь, которую Даньелл Войлес похитила.

Она любила красть вещи и была умелой воровкой. Но пока ей не исполнилось двенадцать, она не знала, какое удовольствие это доставляет. Однажды, подстрекаемая неодолимым желанием, она украла эту помаду в соседней аптеке, по единственной причине — она хотела ее украсть и вокруг не было никого, кто бы мог видеть, как она это делает. Это импульсивный поступок во многих отношениях изменил ее жизнь.

Будучи ребенком, воспитывавшимся в глубоко религиозной семье, Даньелл никогда по-настоящему не испытывала всплеска адреналина в крови. Лучшим переживанием для нее стала та будоражащая радость, которую она испытывала всякий раз, когда шла по улице после кражи с какой-нибудь новой вещицей в кармане, прожигающей ее ладонь, потому что она не выпускала ее с мгновения кражи. С лицом, разогревшимся от жара из-за того, что она так сильно стискивала свое новое приобретение, она выходила опьяненной из магазина, а хитрости, чтобы не попасться, у нее хватало.

За несколько лет она украла так много вещей, что стала исключительно умелой воровкой. Теперь, правда, она занималась этим редко, но если ей что-то требовалось и обстоятельства тому благоприятствовали, она по-прежнему просто брала, что хотела, ничуть не колеблясь.

Выздоравливая в больнице после ранения, Даньелл начала задумываться, не был ли ее несчастный случай каким-то космическим наказанием за годы мелкого воровства. Что посеешь, то и пожнешь. Не случайно же тогда рядом с дорогой упал самолет?

Вот почему она принялась читать Библию. Что, если Бог в конце концов обратился к ее делу и, рассмотрев все факты, приступил к возмездию? Не это ли происходило с ней теперь? Глядя на помаду в своей руке, она снова предавалась размышлениям: что, если бы я не украла в тот день эту безделицу? Случилось ли бы со мной все то, что случилось, или нет, и никакая стальная шариковая ручка не пробила бы мне голову, и никакое безухое создание не волокло бы через кухню мертвого красного монстра прямо у меня перед глазами?

Вертя в руке пустую помаду, она не могла прекратить думать о том, а что, если?.. И когда она начала прокручивать все это в голове в третий раз, возможность выяснить это явилась так же бесшумно, как кот, входящий в застеленную ковром комнату.

Когда Даньелл подняла взгляд, то увидела, что стоит внутри маленькой аптеки. Не в огромном заведении с нескончаемыми рядами и сотнями самых разных сортов лекарств и витаминов. С первого взгляда было видно, что это семейное предприятие, в котором имелось ровно столько, чтобы были довольны те, кто живет по соседству. Полки были почти пусты, потому что владельцы не успели произвести новую закупку. Некоторых названий лекарств, имевшихся здесь, она не видела с детства, даже не вспоминала о них.

Затем на другой стороне прохода появилась двенадцатилетняя Даньелл Войлес. На ней было простое темно-синее платье, которое взрослая Даньелл сразу узнала. Волосы у девочки были острижены чуть ниже ушей. Она была милым ребенком, не больше и не меньше. Самым запоминающимся в ее облике был потрепанный мужской портфель, который она несла. В ее маленькой ручке он выглядел совершенно неуместно. Казалось, что она несет портфель отца, который где-то поблизости и вот-вот к ней подойдет.

Шагая по проходу, девочка теперь смотрела прямо на взрослую Даньелл, но явно ее не замечала. Беря с полок пузырьки и снова ставя на место, она медленно двигалась по направлению к взрослой Даньелл.

Взрослая Даньелл наблюдала за девочкой с удовольствием и недобрым предчувствием. Видеть саму себя двенадцатилетней девочкой, живой, двигающейся и что-то еще напевающей, а не выцветшим застывшим образом на старой фотографии — это было слишком необычайно и чудесно. Девочка напевала песню «О, счастливый день».

Но в это мгновение что-то пошло не так, и все началось с пуговиц.

Ее мать сшила ей синее платье, когда дочери было одиннадцать, и предоставила ей выбрать для него пуговицы по своему вкусу. Глядя на девочку в синем, идущую к ней по проходу, Даньелл вспомнила тот день, когда она их купила. Но когда она стала особо присматриваться к большим круглым белым пуговицам, они стали менять белый цвет на желтый, а затем на зеленый. Менялись и их очертания. На ее глазах они превратились из белых кружков в желтые полумесяцы, а затем в лягушечьи лапки зеленого пластика.