Пространство Готлиба - Дмитрий Липскеров Страница 44

– Почему я должна тебе изменить? – удивлялась она, когда я в любовном порыве рассказывал ей о своих страхах. – Я тебе не давала повода для ревности…

И действительно, мое хвостатое приобретение ни разу за время нашего общения ни словом, ни жестом не дало мне возможности усомниться в своей верности. Хотя поклонников у нее было великое множество. Все они происходили из спортивного зала, в котором она хозяйничала, и являли собою великолепные образцы мужского совершенства. Частенько мне приходилось вступать в единоборство с каким-нибудь особенно рьяным ухажером, но дело обычно дальше, чем схватка уничижительных взглядов, не заходило.

Когда Зоя была в хорошем настроении, она позволяла делать с ее хвостом все, что мне приходило в голову. Тогда я повязывал отросток бантиком и просил девушку изображать маленькую собачку таксу, умильно виляющую задом навстречу своему хозяину. Зоя тявкала, подражая четвероногому, и терлась щекой о мою ногу… Потом я разводил в банке краску и, наколов кнопками на фанеру лист ватмана, просил Зою, чтобы она нарисовала, исключительно с помощью хвоста, вазу с фруктами. К моему восторгу, она это делала, и получалось у нее это лихо, как у заправского художника.

– Ты могла бы выступать с этим номером в цирке! – восхищался я.

– Меня бы обвинили в насаждении порнографии!

Я тут же представлял себе эту картину, как Зоя при огромном стечении народа стоит посреди арены совершенно голая и рисует хвостом натюрморт. В этот момент волна ревности сшибала с насиженного места мою душу и начинала швырять ее по всему желудку.

– Оденься! – говорил я, мрачнея.

– А что случилось?

– Ничего.

– Опять что-то себе нафантазировал, – понимала она. – Экий ты дурак, братец, хоть и разведчик. Отмой мне лучше хвост от гуаши!

Она шла в ванную, я плелся за ней и, совершая эту гигиеническую процедуру, плеская на хвостик теплую водичку, совершенно забывал о своих видениях. Тогда мужское лишало меня возможности думать, я мягчел мозгами, но крепчая телом значительно, зарывался носом в Зоины черные волосы и вдыхал ее запах всеми легкими…

– Ты прав, – сказал я Бычкову. – Я рад, что у меня есть Зойка. Теперь я с удовольствием возвращаюсь домой!

Нас сбросили в тридцати верстах от городка Завязь. Ветра не было, и парашюты не разнесло по разным сторонам. Ржали в ночном небе лошади, и я боялся, что системы ПВО противника обнаружат нас раньше, чем мы приступим к выполнению задания.

Через пятнадцать минут отряд собрался вместе, и мы, запрягши лошадей в телегу и водрузив на нее гроб, тронулись в путь. К шести часам утра мы уже подходили к окраинам города, объясняя встречным прохожим, что ночью был предательски убит русский идеолог Метрического движения Прохор Поддонный, что это он, собственной персоной, находится в гробу.

Ближе к центру города нам все чаще попадались японские патрули, которые с настороженностью относились к нашей печальной процессии, хотя мы были одеты в форму перебежчиков, и непременно заставляли открывать гроб. Обнаруживая в нем всемирно известную личность со смертельной раной во лбу, маньчжуры что-то щебетали испуганно, кланялись покойнику и незамедлительно пропускали нас дальше.

Ориентируясь по карте города, мы к девяти утра вышли к дому, в котором, по данным разведки, остановился Прохор Поддонный.

– Куда? – спросила охрана, состоящая из русских перебежчиков.

– Кого охраняем? – спросил навстречу Бычков.

– Не ваше дело! – ответил, по всей видимости, начальник охраны.

– Уж не Прохора ли Поддонного?

– Не твое дело! – огрызнулся начальник и предупреждающе повел стволом автомата.

– Тебя сегодня расстреляют! – сказал Бычков равнодушным голосом.

– Чего? – не понял детина.

– Тот, кого вы тут охраняете, был застрелен сегодня ночью!

– Чего-чего!

Казалось, что еще мгновение и начальник охраны нажмет на спусковой крючок, обрывая наши жизни телохранительским рвением.

– Покажи ему! – приказал я одному из своих людей.

Солдат приоткрыл крышку гроба и представил изумленной охране труп того, кого они призваны были охранять, кто, по их разумению, должен был сейчас спать в теплой постели. Детина побледнел лицом и в изумлении опустил автомат.

– Да как же это!.. – пролепетал он. – Как же!..

– Арестовать! – приказал я, и в одно мгновение обескураженную охрану разоружили. – Отведите их в Управу!

Шестеро наших людей окружили четырех охранников и под конвоем повели их по соседней улице.

Конечно, ни в какую Управу их не конвоировали. Задача была проста – завести противника в лес, уничтожить, не привлекая внимания, и выходить затем на обусловленное место.

Дорога к Прохору Поддонному была открыта, и мы с Бычковым вошли в дом.

Автор Метрической системы спал так глубоко и так сладко, как может спать только младенец, чей мозг не отягощен никакими проблемами. Идеолог подложил пухлую ладонь под щеку, полными губами посасывал большой палец, и снилось ему, верно, что-то хорошее, наверняка из лучшей жизни.

Солдаты осторожно опустили на пол гроб, а Бычков, потрепав изменника по щеке, ударил его затем по темени ручкой пистолета. Поддонный пустил густую слюну и, не просыпаясь, потерял сознание.

– Не убил? – спросил я, когда Прохора подняли с кровати и положили в гроб на место брата.

– Нет, – обиделся Бычков. – Все профессионально.

Мертвого олигофрена уложили на налаженную перину и укрыли пуховым одеялом. Гроб вытащили из дома и, поставив его на телегу, тронулись в обратный путь.

Добрались до места без всяких приключений, соединившись по дороге с нашими солдатами, и через десять минут услышали шум приближающегося самолета.

Двенадцать человек встали в ряд, поддерживая бессознанное тело Поддонного, и, когда самолет проходил на малой скорости низко над землей, все одновременно присели, согнув колени, и были подхвачены огромной улавливающей сетью, которую через минуту втянула в кабину мощная лебедка.

– Ваше задание выполнено! – сообщил я по радио генерал-полковнику, когда мы отлетели от Завязи на приличное расстояние. – Прохор Поддонный, автор Метрической системы, изменник Родины, арестован!

– Спасибо, сынки! – услышал я в ответ растроганный голос командира. – Родина верила вам, сынки, и Родина в вас не ошиблась! Всем предоставляю десятидневный отпуск!

– А Героя? – вскричал Бычков.

Я отключил радио и ответил товарищу:

– Такие дела быстро не решаются. Вот прилетим в Москву, Поддонного будут судить, а уж потом решат наградной вопрос…

Арестованный пришел в себя, когда мы подлетали к Москве.