Гадальщик на камешках - Мирча Элиаде Страница 44

Незнакомец положил газету на скамью и задумчиво закурил. Когда Фэрымэ исчез за углом, из соседнего двора вышел человек и направился к скамье.

— Есть что-нибудь? — спросил он, усаживаясь рядом.

— Нет. Притворился, что не узнает меня. Да и немудрено. — Мужчина встал, запихивая газету в карман пиджака. — Я повторил несколько отработанных фраз, но, кажется, не убедил его. А может, до него еще раньше дошли слухи, что Борзы уже нет в живых, и он сразу что-то заподозрил.

Они шагали рядом.

— И все же, — спустя некоторое время заговорил второй почти шепотом, — нужно войти к нему в доверие. Он был у Анки в ту самую ночь, когда все произошло. А потом с него снимали показания следователи, Первый и Третий. Он знает очень много, и он единственный, кто все это знает. Нужно попробовать еще раз…

Они остановились на углу.

— Попробуй ты, Ликсандру, — шепнул первый.

Тэш, август 1955 — Чикаго, ноябрь 1967 года

Кукоанеша я помнил со старших классов лицея, но мы никогда не дружили. В Университете я и думать о нем забыл. Впрочем, слышал, что учится он в Политехническом. Спустя несколько лет мы случайно повстречались с ним в табачной лавочке, и он рассказал, что получил диплом и, нежданно-негаданно, очень хорошую работу, где-то в Трансильвании. С тех пор я больше ничего о нем не знал. И каково же было мое удивление, когда невыразимо грустными сумерками июля 1933 года я столкнулся с ним возле своего рабочего кабинета. Разумеется, я узнал его тут же, но мне показалось, что он сильно переменился, хотя, с другой стороны, пять-шесть лет, которые мы не виделись, подразумевали всяческие перемены.

— Знаешь, я начал расти, — сообщил он, прежде чем я успел открыть рот. — Сначала сам себе не поверил, а потом измерил рост и убедился: за неделю что-то неимоверное — сантиметров шесть или семь… Мы шли с Ленорой по улице, и я обратил внимание на наше отражение в витрине… А теперь разница увеличилась еще больше.

В голосе его звучало легкое беспокойство. И на месте он усидеть не мог: то присаживался на спинку кресла, то расхаживал из конца в конец кабинета, заложив руки за спину. Я заметил, что он стесняется своих рук, и тут же понял почему: манжеты рубашки целиком вылезали из рукавов пиджака.

— На днях отнесу портному, пусть удлинит, — сказал он, поймав мой удивленный взгляд.

Я напомнил ему, как в лицее он все время ныл, боясь остаться коротышкой, и думал, что это воспоминание рассмешит его и утешит, но он прервал меня:

— Да если бы я рос, как все люди, на протяжении года, двух… Но за несколько дней?! Если честно сказать, я в панике. А что, если это какая-то болезнь костей?..

И, видя мое замешательство, переменил разговор:

— Я заглянул к тебе просто так, на авось, думаю, может, не уехал отдыхать… Я, знаешь, в Бухарест перебрался, и теперь мы с тобой соседи. Снял на улице Лукач маленькую квартирку…

Он оставил мне адрес, сказал, после которого часа бывает дома, пожал руку и ушел. Растерянность мою вообразить легко. Не было ни одного приятеля-медика, которому я бы не рассказал историю Кукоанеша. Но и сам Кукоанеш на другой же день отправился к специалисту по костному туберкулезу, чтобы тот его обследовал. Специалист сообщил Кукоанешу следующее: туберкулез тут ни при чем, случай его, разумеется, медицине известен, и называется он макронтропия, и необычаен здесь только темп. Темп и в самом деле был необычаен. Навестив Кукоанеша через день часов в пять — он сказал, что в это время непременно бывает дома, — я, войдя в комнату, изумился: приятель стал выше меня сантиметров на пятнадцать. Увеличивался он совершенно пропорционально и стал теперь очень высоким и прекрасно сложенным мужчиной. Костюмы гляделись на нем странновато, и он, стесняясь их куцего вида, обрядился вместо пиджака в купальный халат, удлинив предварительно рукава. Однако с брюками он расстаться не мог, а жаль: они едва доставали до щиколоток и, когда Куко-анеш уселся на стул, задрались еще выше, как будто он ходил в чужих обносках.

— Ну, что нового? — буднично спросил я, только бы нарушить молчание.

— Макронтропия! — ответил со странным спокойствием Кукоанеш.

— Ну и чудно! — радостно откликнулся я. — Сделаешься великаном. Что тут дурного?

— Дурно так шутить, — оборвал меня Кукоанеш.

Встал и принялся прохаживаться по комнате. Увидев, что я достал из кармана папиросы и закуриваю, он подошел и попросил папиросу.

— С каких пор ты куришь? — спросил я, только бы спросить что-нибудь.

— С недавних… Может быть, полегчает… Но от этой папиросы ему явно не полегчало, и после нескольких затяжек он стал искать, обо что бы ее загасить. Прошло несколько минут, и он опять попросил у меня папиросу. Но эту уже с ожесточением, хоть и неумело, докурил до картонного мундштука.

— Перед твоим приходом я измерил рост, — вдруг устало заговорил Кукоанеш. — Погляди на дверной косяк. За сегодняшний день с девяти часов утра я вырос примерно на сантиметр… Ты понимаешь, что это значит? Я расту на глазах!

— Может, ты слишком много ешь? — попробовал я найти утешительное предположение. — Или ешь то, чего тебе нельзя? Может, тебе надо избегать кальция…

— Кальций, железо, витамин В, равно как и все остальные витамины, мне запрещены, — взорвался Кукоанеш. — За весь сегодняшний день я съел одну сухую корку и запил едва подслащенным чаем. Чтобы не ломать голову над диетой, я не ем вообще, почти ничего не ем…

— И что же? — спросил я, поскольку он надолго замолчал.

— Умираю с голоду! У меня кружится от голода голова, но я продолжаю расти, я расту как на дрожжах!..

Почувствовав себя лишним, я протянул ему на прощание руку:

— Завтра забегу.

Я навещал его каждый вечер. Вскоре возле его дома стали толпиться любопытные. Прослышав про его странную болезнь, они желали убедиться собственными глазами. Но поскольку мой приятель не выходил из дому, любопытные довольствовались сообщениями соседей. Единственно достоверные сведения поступали от кухарки, а потом каждый добавлял к ним детали в соответствии с мерой своей фантазии.

— Ну, как дела? — спрашивал я, входя вечером в спальню Кукоанеша.

— Утром два метра два сантиметра, в обед — два и пять, вечером два и восемь…

— Не может быть' — воскликнул я.

— Природа может все, — ответил Кукоанеш с фальшивым добродушием. — Для матери-природы невозможного нет. Смотри!

Он рывком приподнялся на кровати, протянул ко мне руки и свесил голову, превратившись в чудовищной величины паяца. Я постарался не показать ему своего изумления: он явно перерос те два восемь, о которых мне сообщил.

— Это, видите ли, уникальный случай, и не только в истории медицины, продолжал он все в той же дурашливо-сардонической манере, — я превосхожу уровень современной медицины. Профессор мне сообщил, что я обладаю железой, которая исчезла еще в эпоху плейстоцена, — эта железа была поначалу у всех млекопитающих, но впоследствии им пришлось от нее отказаться, так как она слишком усложняла жизнь. Еще бы не усложняла!..