Потому что - Даниэль Глаттауэр Страница 45

Как я себя чувствую? Это голос судьи. Все заняли свои места и теперь смотрели в мою сторону. Может, они о чем-нибудь спрашивали меня, а я не слышал.

— Прошу прощения, со мной все в порядке, — ответил я, не поднимая головы.

На свидетельской трибуне появился седой человек в белом пиджаке. Я его не знал и не хотел знать. Он чужой на процессе, ему здесь нечего делать. Кто пустил его сюда?

— Итак, вы доктор Сабо и имеете собственную практику, — обратилась к нему Штелльмайер.

Мужчина кивнул.

— И вы освобождены от врачебной тайны?

— Да.

— Вы знали Рольфа Лентца?

— Да.

— Насколько хорошо?

— Очень хорошо, — ответил Сабо, и в голосе его прозвучала боль. — Очень-очень хорошо.

Вероятно, доктор плохо себя чувствовал, а может, действительно любил своего пациента. Потом он повернулся в мою сторону. На меня смотрел человек без лица. Такие герои действуют в фильмах ужасов, постоянно разевая рот, чтобы продемонстрировать зрителям вампирские клыки, и сверкая красными глазами.

— Долгое время Лентц был моим пациентом, — начал доктор. — Он заразился восемь лет назад. Мы смогли бы отодвинуть роковой исход болезни на достаточно длительный срок, но Рольф не щадил себя. Прошлым летом он подхватил пневмонию, от которой так и не оправился. С тех пор летальный исход стал вопросом времени.

Я не верил ему. Такие серьезные люди не умеют врать. Как хороший лжец, я безошибочно распознал плохого.

— В последние недели перед смертью я находился при нем круглые сутки, — продолжил свидетель.

Я сжал зубы от негодования.

— День и ночь, — добавил он, перекрывая шум в зале.

Но публика разволновалась не на шутку. Я опустил голову. Пересчитав дырки для шнурков, я обнаружил, что их всего двенадцать. Две куда-то исчезли.

— У него была последняя стадия, — произнес Сабо. — Большую часть времени он не мог говорить. По ночам кричал от боли, вынуждая меня успокаивать его морфием. Если болезнь и давала ему передышки, то непродолжительные.

— Когда вы видели его в последний раз? — спросила судья.

— Вечером накануне его смерти. В тот день он воспрял духом. Такое случается с безнадежно больными. Все сопротивляются смерти, а Лентц был из числа самых непокорных. Он не желал оставаться в постели. Его тянуло на улицу, к приятелям. Он хотел еще раз показаться им: смотрите, я еще жив! Друзья, вы рано списали меня…

— Тогда почему вы не пошли с ним?

— Он запретил мне. Отправил меня домой, тем самым недвусмысленно изъявив желание прогуляться в одиночестве. Я не мог его не послушать. Воля покойного — закон, а Рольф был для меня уже мертв. Я знал, что эта ночь для него последняя. Но я никак не ожидал, что…

— Чего вы не ожидали?

— Что он погибнет насильственной смертью.

Вампир хрипло захихикал.

«Обман!» — мысленно закричал я. Но никто не заметил.

— Что вы скажете, господин Хайгерер? — спросила Штелльмайер.

Я? А что я могу? Ничего. Мне надо подумать, нельзя оставлять это вот так…

— Видимо, господин доктор кое в чем ошибается, госпожа судья, — ответил я, оставаясь в кресле, поскольку у меня закружилась голова. — Лентц не мог быть настолько плох. Ведь мы проводили с ним ежедневно много часов. И столько же времени он должен был посвящать своим любовникам. Из чего я заключаю, что мои подозрения несправедливы. Последние свои силы Рольф направил на то, чтобы скрыть от меня свои муки, и это несмотря на то, что я подозревал его в измене, считал себя обманутым и отвергнутым, ненависть моя к нему росла…

— Нет, господин Хайгерер! — оборвал меня Сабо.

Как он посмел? Почему никто не вмешался?

— Последние пять недель своей жизни Лентц не был способен ни на какие любовные отношения. Доказательство тому — его медицинские показания. У меня на руках все необходимые заключения. Я готов представить суду результаты анализа крови. Я уже говорил, что находился при нем день и ночь. Он не пускал к себе никого, кроме меня. Повторяю: никого!

Что я могу возразить ему? Ничего.

— У меня нет слов, — сказал я и, устыдившись своего ответа, добавил: — Меня дурачат. — И закрыл руками лицо.

— Давайте послушаем еще двух свидетелей, — предложила судья, — а затем предоставим слово вам, господин Хайгерер.

Последнюю фразу она произнесла, как мне показалось, с угрозой.

— Я убил Рольфа Лентца из ревности, — жалобно захныкал я. — Неужели вам так трудно мне поверить? Почему бы не остановиться и не дать мне возможность искупить свою вину?

— Итак, вы приглашены на заседание суда в качестве свидетельницы и вам есть что сказать по нашему делу?

— Да.

— Как вас зовут?

— Анке Лир.

Анке Лир. Отправительница первого письма в красных пятнах.

— Нет! — закричал я и рванулся к Штелльмайер. — Протестую! Я даю отвод этой свидетельнице, госпожа судья! Все это несущественно и давно уже не имеет ко мне никакого отношения, мы теряем время…

— Господин Хайгерер, прошу вас занять свое место, чтобы мы могли продолжить заседание, — сказала Штелльмайер. — Или вам нужен перерыв?

— Нет, только не перерыв…

Мой адвокат Томас повел меня, точно слепого, на скамью подсудимых. Я опустился в кресло между двумя истуканами в форме и принялся считать дырки для шнурков. Четырнадцать. Их снова оказалось четырнадцать. Я не ошибся.

— Художница-акционистка, — произнес певучий голос свидетельницы.

Фиолетовый цвет ее платья гармонировал с желтыми волосами. Взгляд, исполненный солнечного света и воздуха, был сладким, как йогурт. Она смотрела на мир с нежностью, которой тот не заслуживал, и принадлежала к числу женщин, в которых расчетливость сочетается с сумасшествием. Такие похожи одновременно на пай-девочек и законченных наркоманок. Как можно верить этой свидетельнице?

Разумеется, она знала человека в красной куртке. Насколько хорошо?

— Очень хорошо. Он был нам как брат.

— Нам?

— Мы всегда держались втроем.

Кто же третий?

Я понял и усмехнулся, чтобы в очередной раз не потерять сознание. Все уставились на меня. Вероятно, в моей улыбке было что-то истерическое.

— Мне назвать имя? — уточнила она.

Может, мне действительно рухнуть в обморок? Неужели весь этот театр абсурда тоже подошьют к делу?

— Энгельберт Ауэршталь, — ответила свидетельница.

Автор третьего письма в красных пятнах.