Время, чтобы вспомнить все - Джон О'Хара Страница 45

Супружеская пара обычно представляется миру в ложном свете, но мир эту выставленную перед ним картину, ложную до нелепости, считает приемлемой и успокоительной. Пара состоит из мужчины и женщины, и то, что происходит между ними, миру неизвестно, он этого знать не может и не жаждет и узнает лишь в тех случаях, когда эта пара настолько несчастлива, что ее частная жизнь становится общеизвестной. Однако то, что с приемлемой и успокоительной точки зрения считается счастливой семьей, признается таковой до тех пор, пока пара выглядит как единый союз и не проявляет ни малейших признаков беспорядка. И любая пара совершит большую ошибку, если впустит к себе внешний мир хоть на несколько секунд и позволит ему узреть даже самое крохотное свое несчастье. Целостность союза тут же будет разрушена, а стоит ее разрушить, как мир уже жаждет знать, что еще за всем этим кроется. И даже если в эту минуту ничего больше не кроется, то толпе достаточно и того, что эти двое живы, а значит, способны дышать и любить, а также дышать и ненавидеть, и уже тем, что они дышат, любят и ненавидят, они удовлетворяют ненасытное любопытство толпы до тех пор, пока она не перекинется на что-то другое. Шлюхи Бена Чапина и горничная увидели его супружескую жизнь изнутри, но эти шлюхи и эта корыстная горничная сами были настолько несчастливы и настолько глубоко погружены в свои несчастья, что им не было никакого дела до несчастий чужого им человека. И в этом отношении Бену Чапину и его жене повезло: равнодушные шлюхи и горничная оказались единственными, кому довелось увидеть их жизнь изнутри. А все остальные видели счастливую пару и многолетнее супружество этой счастливой пары, у которой, вероятно, можно было даже попросить рецепт формулы счастливого супружества. И в собственной маленькой семье Чапин в лице их сына был кандидат на счастливое супружество, который с радостью бы воспользовался их советами и жизненным опытом. Супруги Чапин настолько тщательно сохраняли видимость нерушимости своего союза, что их сын — человек весьма проницательный — ни разу не подверг сомнению истинность этой картины. И потому Чапины имели полное право на чувство собственного превосходства: они сумели сберечь свою тайну от окружающего мира и сумели заставить этот мир поверить в то, что им хотелось. Попросту говоря, у них было невероятно успешное, примерное супружество. На самом деле они демонстрировали успешное супружество в те дни, когда публично провозглашенные неуспешные супружества были редкостью. Среди их близких приятелей порой встречались несчастные браки, причина несчастья которых обычно приписывалась пьянству мужа, но в американской истории семей Чапин и Хофман не было еще ни одного развода. По неписаным законам тех времен Бен мог безнаказанно бить и насиловать свою жену: вопли избиваемых жен доносились не только из бедных кварталов города, где они, разумеется, тоже раздавались, и раздавались чаще. Но благодаря присущему им чувству превосходства Бен и Шарлотт следовали коду джентльменов и леди, который регулировал поведение в обществе, личное поведение дома и в том числе акт деторождения. Джентльмен никогда не добивался дамы силой, а дама, щадя его гордость, обычно заявляла, что у нее безумно болит голова или что сегодня неудачный день месяца. В случае с Беном и Шарлотт код действительно регулировал их поведение; он регулировал его и в ранние годы их супружества, поэтому ко времени, когда Шарлотт сделала свое заявление, за которым последовали годы отказа, Бен уже вошел в привычку потакать ее желаниям. Он соглашался с ними потому, что верил: так надо; ему никогда не приходил в голову тот факт — а это был действительно факт, — что, если бы он пренебрег ее желаниями, ей некому было бы пожаловаться. Она не стала бы никому доверять свои тайны, не стала бы звать на помощь и не ушла бы от него. Это были времена, когда женщина из такой семьи, как у Шарлотт, считала невообразимым рассказать другой женщине о том, что муж видел ее обнаженную грудь. Описание же более интимных подробностей считалось еще невообразимей, а признание в сексуальной несовместимости было просто невероятным.

Итак, все посторонние считали супружество матери и отца Джо Чапина чрезвычайно успешным.

Наблюдая отношения между любящими сыном и матерью, родственники и друзья семьи считали, что лучшего сына и не пожелаешь. Любовь матери к сыну считалась само собой разумеющейся, притом предполагалось, что сын тоже должен любить мать, однако лишь очень немногие сыновья с такой явной преданностью относились к своим матерям, как Джо Чапин относился к Шарлотт. Другие сыновья вели себя вежливо и уважительно; Джо Чапин был почтителен. Матери завидовали Шарлотт и пытались вдохновить своих сыновей вести себя так же, как Джо, но когда бы матери к этому ни приступали, оказывалось, что было уже поздно. Шарлотт любила повторять, что все время, пока вынашивала Джо, она знала, что у нее родится сын и что он будет красив и необыкновенно умен (она не заходила так далеко, чтобы заявлять, будто знала, что две последующие беременности потерпят провал). Кто-то из прислуги Чапинов однажды непочтительно заметил, что в тот день, когда мальчику делали обрезание, можно было подумать, будто к обрезанию крайней плоти готовят не Джозефа, а Иисуса. Пока Джо был ребенком, Шарлотт руководила его жизнью целиком и полностью: следила за его здоровьем и учебой, за тем, как он проводил свободное время, и за тем, с кем он дружил. Никому, кроме нее, не разрешалось его наказывать. Когда Джо был маленьким, она его шлепала, когда же мальчик подрос, то требовала, чтобы он протягивал ей руку и била его по руке линейкой. Но несмотря на телесные наказания, их отношения не испортились. Только очень глупый ребенок не заметил бы, что за каждым телесным наказанием следовал подарок или давалась особая привилегия.

Но из-за того, что Шарлотт полностью взяла в свои руки руководство жизнью сына, его отец оказался лишенным всяких отцовских обязанностей, в том числе и обязанности наказывать сына. И это отстранение от обязанностей привело к тому, что Бен, настоящий отец ребенка, стал скорее отцом номинальным. Он жил с мальчиком под одной крышей, и, кроме этой крыши, их в общем-то ничто больше не объединяло, — а после того как Джо отправили в частную школу, даже эта крыша объединяла их все реже и реже. Размеры содержания Джо определяла Шарлотт, и она же посылала ему деньги. Но назначенной суммы она придерживалась не строго. Она разрешала ему занимать деньги из содержания за следующие месяцы, а потом в июне, когда он успешно заканчивал год, прощала ему долги.

— А что ты делаешь со своими деньгами? — спросила она как-то раз, когда он учился в старших классах подготовительной школы.

— Трачу.

— Но на что? Ты угощаешь других мальчиков?

— Пожалуй что нет… Я это делаю, только когда моя очередь, не так, как Фотерджил. Это парень из Чикаго, который все время всех угощает. Он думает, что может этим кого-то купить.

— Я рада слышать, что ты, дорогой, этого не делаешь.

— Нет, не делаю.

— Но на что ты все-таки тратишь свои деньги? Играешь в карты?

— О, я, конечно, играю в карты, но не на деньги. Если бы тут узнали, что я играю на деньги, меня бы сразу же отправили домой.

— И ты слишком молод, чтобы пить.

— Тут ты, мамочка, ошибаешься. Я знаю ребят моего возраста, которые пьют.