Синдром паники в городе огней - Матей Вишнек Страница 45

Последними пожали мне руку именно самые свежие мои персонажи, главные и второстепенные: мсье Камбреленг, Жорж, Фавиола, слепой мсье Лажурнад (поразительно похожий на Борхеса), несколько зеленщиков с рю Муфтар, хозяйка ресторана «У Марти», пара-тройка жителей дома по рю дю Паршан в Отейе, которые до сих пор копались в пожитках Франсуа… Самым последним покинул кладбище (в сопровождении кошки) ветеринар китайского происхождения, тот, что консультировал Мадокса.

Почему все считали, что меня необходимо оставить одного у могилы Мадокса? Чтобы я мог вернуть себе душевное равновесие? Но никакой особой боли я не ощущал, мне нечего было глушить, перебарывать… Я не пытался найти ответ на этот вопрос. Литература — вещь загадочная. Пока ты пишешь и находишься в прямой, почти мистической связи с белым листом бумаги, ты отдаешь себе отчет в том, что ты во власти каких-то сил, которые не поддаются определению. Слова, стоит их освободить, имеют право на определенные инициативы. Какая гордыня — думать, что ты сам можешь построить книгу, когда на самом деле слова пишут тебя и тебя строят!

Я очнулся от этих размышлений, только когда заметил, что солнце клонится к закату. Стайка неопознаваемых птиц закружила над кладбищем (откуда они прилетели — из Китая или из главы, где я говорил о встрече Хун Бао со старым рыбаком?)

Я стряхнул с себя фантазмы и фантомы и тоже направился к выходу с кладбища. Я и молоденькая японская туристка уходили оттуда последними. Впрочем, уже прозвонили час закрытия. Когда я вышел из-под портала в стиле ар нуво, за мной в тот же момент с металлическим лязгом захлопнулись железные ворота. Я резко обернулся, так любопытно мне было увидеть кладбищенского сторожа, но увидел только силуэт, быстро уходящий прочь среди собачьих могил. Может быть, он не хотел превращаться в персонаж моего романа.

Я направился к мосту, чтобы пешком вернуться в Париж, но вдруг увидел, что японской туристке стало плохо. Я подошел и спросил по-английски: «Are you ОК?» Юная японка вся дрожала, была бледна и еле держалась на ногах. Я помог ей сесть и почувствовал, как ее всю передернуло, когда я коснулся ее плеч.

— I am tired but it's OK, — сказала она мне.

Сиятельнейшая мадемуазель,

Вы велели написать Вам длинное любовное письмо, чтобы заслужить право на новое свидание. Что ж, вот я пишу в лихорадке, которая все еще сотрясает меня от вычур нашей последней встречи. Что может лихорадить больше, чем мысль о той ночи, когда Вы позволили мне дрессировать на Вашем теле маленький батальон из десяти улиток. Две горсти улиток, столько их было… Меня изумило, как терпеливо Вы восприняли эти манипуляции, не такие уж безобидные. Вы не просто отнеслись к ним с пониманием — Вы отдали свое тело под эксперимент, к которому могут быть расположены не иначе как существа с богатым воображением.

Что касается меня, то я должен признаться, что никогда не заходил так далеко в дрессировке улиток. Даже тот десяток, который я выбрал для этой редкой муштры, впали, как мне теперь кажется, в глубокое смятение. Да, как для корриды с самыми искусными тореадорами приводят самых отборных быков, так и я, для наших игр прошлой ночи, отобрал десяток самых крупных и самых смышленых улиток из моего рассадника.

Вы могли сами заметить, сколько энергии понадобилось мне для их дрессировки. Вы видели, как долго пришлось мне натаскивать первую улитку, чтобы она смогла наконец самостоятельно, три раза подряд, преодолеть дистанцию от соска Вашей правой груди до соска Вашей левой груди. Вы заметили, сколько мне пришлось поработать с остальными улитками, чтобы они научились проходить гуськом осевую дистанцию между Вашими губами и Вашим лобком.

Сегодня Вы были так любезны (когда выставляли меня за дверь в пять утра), что похвалили мои достоинства хореографа. Слова, которые Вы сказали мне, Фавиола, значат для меня невообразимо много. Не стану отрицать, что в последние годы, постоянно муштруя улиток на женском теле, я приобрел некоторые навыки в обучении их хореографическим па: кружению, касанию, проходу от шеи до бедер и так далее. Однако Вы стали, с позволения сказать, ареной невиданного накала, живой ареной. Много раз мои улитки теряли голову, кружа по нежнейшей и горячей текстуре Вашей кожи. Когда они обползали Вашу левую грудь, биение Вашего сердца приобрело прямо-таки гипнотический ритм, так что одна из улиток даже оцепенела на целых полминуты.

Я уверен сейчас, когда пишу эти строки, что мог бы зайти и дальше с этими опытами. По крайней мере три из улиток научились следовать по трассе, прочерченной по Вашему телу одними моими глазами. А самая дошлая даже всползла под утро по Вашему лицу и отразилась в Вашем левом глазу.

Вы могли также видеть, какие затейливые узоры способны прочертить на Вашем теле мои улитки. Вы заметили, что каждая из них специализируется на какой-то одной геометрической фигуре: одна рисует только квадратики, другая — только кружочки, третья — только треугольнички. Та улитка, что чуть не утонула в Вашем взгляде, умеет чертить звезду Давида!

Прошу Вас поверить мне, Фавиола, прошлая ночь значила для меня больше, чем воплощение моих самых смелых фантазий: по сути дела, я спровоцировал встречу и стычку между двумя эротическими энергиями. А кульминация наступила в час ночи, когда Вы заснули, распятая улитками. В тот момент одна улитка сидела на Вашей левой ладони, одна — на правой, одна — на стопе левой ноги, одна — на стопе правой, одна улитка на левом плече, одна на правом, одна на лбу, одна на лобке и по одной на каждой груди. Ваш сон был делом святым, и клянусь, весь тот час ни единая из десяти улиток не посмела пошевельнуться. Когда Вы проснулись, Вам показалось, я знаю, что они задвигались в полном беспорядке. Но на самом деле они просто выполняли довольно сложную рекогносцировку. Улитки с груди начали долгое путешествие к стопам, а те, что на стопах, стали передвигаться к ладоням. Улитки с ладоней вскарабкались на плечи, встретились там, где в горле у Адама застряло яблоко, приветственно пошевелили рожками и пустились в разные стороны, одна — на лоб, другая — на лобок. Улитка со лба переместилась на Вашу левую грудь, а улитка с лобка — на правую… Да, я признаю, что в тактильном смысле Ваши ощущения говорили скорее о беспорядке. И все же, и все же не могу выразить, с какой точностью мои десять улиток сходились и расходились, вытанцовывая весь этот менуэт на Вашем гармонично-неподвижном теле…

Сейчас, когда я пишу вам эти строки, мои улитки, усталые, погрузились в сон. Они спят и видят сны, а их рожки подрагивают, и я вижу, как от них исходят тонкие струйки дыма. Может, они и вправду видят сны, почему бы улиткам не иметь такого права? Может, сны улиток, когда они яркие и им тесно, выбиваются наружу и тают в атмосфере.

Нет, Фавиола, не пытайтесь склонить меня к показу этого номера на публике. Нет, даже мысль позвать для начала нескольких друзей, нескольких посвященных в техники материализации фантазмов, мне не улыбается. Не улыбается мне эта мысль, драгоценное, немыслимое мое сиятельство, потому что я ревнив и не хотел бы, чтобы кто-то присутствовал при серии оргазмов, которые вызывают у Вас улитки, когда перемещаются по вашему телу. Вспомните все свои реакции, от легкой дрожи до настоящих телотрясений, от резких вспышек до долгих лихорадочных спазмов. Нет, я не хотел бы, чтобы такие интимности выносились на публику, хотя…