Сонные глазки и пижама в лягушечку - Том Роббинс Страница 45

– Кстати о нефти, – прерывает Даймонд. – Ураган из племени команчей, его настоящее индейское имя – Грозовой Смерч. В документах он, конечно, проходит под каким-то обычным американским именем. Кто-то из друзей (не исключено, что я) прозвал его Ураганом. Так вот в восьмидесятых он продал бледнолицым права на бурение нефтяных скважин на своей земле в Оклахоме и приехал в Сиэтл с полумиллионом долларов в заднем кармане. Его отец, известный специалист по медицине команчей, поначалу не одобрил поступок сына. Но юный индеец не пропал в большом городе. Ему повезло: я сделался его финансовым советником и помог заработать кучу денег на рынке ценных бумаг. Буквально кучу. Однако парень не был счастлив, он постоянно скучал по Оклахоме и особенно по тамошним грозам. Однажды, возвращаясь с пристани в Балларде, куда он ездил наблюдать за сезонной миграцией лосося, Ураган заметил вывеску «Гремящий дом», и что-то заставило его остановиться. Звуки боулинга напомнили ему об оклахомских грозах, и он зачастил туда, хотя к самой игре остался равнодушным, даже ни разу не взял в руки шар. А в один прекрасный день он просто взял и выкупил это здание.

– Ураган владеет боулингом?

– Да, боулингом плюс еще одной штучкой. К этому я и веду. Он переоборудовал подвал в жилое помещение, чтобы можно было лежать на диване и слушать «гром» на «небе», почти как в старые времена, в прериях. За те деньги, что он заплатил, покупку боулинга нельзя было назвать хорошим вложением капитала, но я всегда считал, что счастье дороже выгоды. Или ты не согласна? В подвале «Гремящего дома» хватило места на две большие квартиры, и когда Ураган предложил мне вселиться в одну из них, я ощутил себя персонажем из ковбойского фильма: единственный бледнолицый, которому доверяют индейцы. В то время я жил в мотеле на Аврора-авеню, и переезд в «Гремящий дом», как ни крути, был шагом вперед. Правда, когда боулинг перешел на круглосуточный режим, времени на сон практически не осталось. К постоянному грохоту я долго не мог привыкнуть. Даже подурнел от бессонницы. А ведь меня считали чертовски симпатичным парнем!

«Это кто же, интересно? – думаете вы. – Рокерские шлюхи, чьих дружков посадили в тюрьму?» Но тут официант приносит вино, и вы ограничиваетесь тем, что презрительно закатываете глаза.

– Через два года после того, как я переселился в «Гремящий дом», Ураган увлекся рынком искусства. Связался с дурной компанией, начал посещать вечеринки, где гости раздевались догола и смотрели прямые трансляции с аукциона «Сотби» по спутниковому каналу. Справедливости ради отмечу, что на торговле живописью в то время можно было неплохо подняться: цены на картины взлетали вдвое за одну ночь, бездарные тараканы-пачкуны из Сохо разъезжали на роскошных лимузинах, а европейские художники переворачивались в гробах при каждом ударе аукционного молотка. Так что я не очень удивился, когда Ураган отслюнил три миллиона за картину Ван Гога.

– Ничего себе! Три миллиона за картину Ван Гога?!

– Да, но это ведь был Винсент Ван Гог, Гвен! А не его братец Элмер. Нормальная цена по тем временам. Проблема заключалась в другом: три миллиона составляли все сбережения Урагана, не считая боулинга. Он выжидал несколько лет, надеясь, что помазанная краской тряпка подорожает в четыре раза, однако японские коллекционеры очухались, и у рынка искусства отвалилось дно. Один голландский индустриалист предлагал за картину восемьсот тысяч, но Ураган, должно быть, сохранил генетическую память о манхэттенской сделке. Он наотрез отказался продавать. В конце концов его отец, узнав о богемном заскоке сына, пришел в шаманскую ярость и появился на пороге «Гремящего дома» в расшитом бизонами пончо, чтобы своими глазами увидеть знаменитую картину. Увы, Ван Гог с момента покупки хранился в банковском сейфе, и это довело старика буквально до истерики: «Как?! Ты потратил на картину столько денег и даже не смотришь на нее?!» Он заставил Урагана забрать Ван Гога из банка и повесить на стену. «А теперь мы будем на нее смотреть». И они вдвоем уселись на диван и смотрели на картину целую неделю не отрываясь – а ведь мы говорим о каком-то тусклом, мрачном наброске с изображением чистящих репу крестьян, – после чего отец встал и молча уехал в Оклахому. А Ураган с тех пор подсел на картину. Не может без нее жить. Да и не хочет. Это превратилось в своеобразную медитацию, дающую чувство покоя и понимания. День за днем он только и делает, что сидит и созерцает. Голландец каждый месяц повышает цену, но Ураган и слушать не хочет.

– Сколько же ему сейчас предлагают?

– Ах, Гвендолин, ну откуда я знаю? Да и какая разница? Дело не в цене. А в том, что Ураган дни напролет просиживает на диване, разглядывая пространственно-композиционную плоскость, при помощи которой экспрессивный антинатуралист Ван Гог превратил рутинное действо в сосуд множества смыслов и перечеркнул историю Возрождения. Дело в том, что Ураган зачарован этими дурацкими чистильщиками репы и поэтому не смог бы напасть на Кью-Джо, будь он даже маньяком с патологической склонностью к ожирелым белым женщинам, в чем я его до сих пор не замечал.

– Ну ладно, ладно… Я просто спросила.

– Эй, официант! – На самом деле парнишку зовут Брайан, но вы не любите обращаться к обслуживающему персоналу по имени. – Официант, этот винный коктейль на вкус какой-то другой. И второй бокал, кстати, отличался от первого!

– Ах, вы заметили! Слава богу! Наш бармен сегодня экспериментирует с новой линией вин от Уолта Диснея. Ваш первый бокал, если я не ошибаюсь, был приготовлен из шардонэ «Дональд Дак», второй – из либфраумильх «Минни-Маус», а последний – из пино-блан «Гуфи». Забавно, правда?

– М-да. Концерт только начинается, – бормочете вы, отодвигая бокал и борясь с нестерпимым желанием обхватить голову руками.

– Гвендолин, я до сих пор исходил из предположения, что ты первым делом обзвонила друзей, любовников и родственников Кью-Джо и убедилась, что никто из них ничего не знает. И все же спрошу: так ли это?

– Обзвонила бы, если бы было кого обзванивать. Ее семья живет где-то в Огайо, я могла бы найти телефон у нее в записной книжке, но зачем беспокоить людей? И потом, вряд ли Кью-Джо отправилась бы из твоей квартиры прямиком в Огайо. Она вообще ненавидит Огайо!

– Тут она не одинока. А как насчет друзей?

– Есть парочка астрологов, с которыми она общается. Но никогда не остается у них ночевать. Я даже имен не помню.

– Любовники?

– Ничего постоянного. Кью-Джо предпочитает случайные контакты. Да и то нечасто. При ее-то размерах…

– Да, понимаю. Хотя при определенных обстоятельствах я бы очень даже…

– Ну, ты – это другое дело. Ты и сам… странный.

– Так только кажется.

Даймонд кладет свою руку – ту, что украшена мистической наколкой – поверх вашей. Вы замираете. А потом осторожно убираете руку, якобы для того, чтобы отпить винный коктейль, к которому, по правде говоря, совершенно утратили интерес после того, как узнали, что туда подмешан «Гуфи». Рука вибрирует еще секунд сорок.