Игрок - Майкл Толкин Страница 45

Позвонил Леви, сказать, что контракт с Оукли и Сивеллой подписан. Оукли получит восемьдесят тысяч за первый вариант и переделки и триста семьдесят пять тысяч, если будет режиссером фильма, или двести тысяч, если не будет режиссером. Агент Оукли пытался нажать, он хотел, чтобы студия заплатила всю сумму в двести тысяч вне зависимости, снимут фильм или нет. Он дал обратный ход, когда ему сказали, что на этих условиях студия не подпишет контракт. Если Оукли так уверен в успехе сценария, он мог бы писать его дома и потом выставить на аукцион. Сивелле причитается двадцать тысяч за надзор над работой по сценарию, и оба получат офисы.

Когда Гриффин собирался на обед, перезвонила Сьюзен Эйвери. Снимая трубку, он думал, как ему поехать с Джун в Мексику без ведома полиции.

– Здравствуйте, мисс Эйвери. Вы его поймали?

– Я не имею права обсуждать ход расследования, мистер Милл.

– Чем могу помочь?

– Как давно вы знакомы с Джун Меркатор?

– Около месяца.

– С того момента, когда вы ездили в Пасадену?

– Да, с того дня, когда погиб Дэвид Кахане.

– Вы не были с ней знакомы до этого?

– Собственно, мы познакомились по телефону. Начали разговаривать и почувствовали, что нам легко друг с другом. Мы поговорили об этом, потом один разговор привел к другому… Она думала, что, может быть, мне известна какая-нибудь дополнительная информация, что вы могли сказать мне больше, чем ей, учитывая мое положение.

– Вы бывали с ней в обществе?

– Бывал.

– Не считаете, что ей несколько рано бывать в обществе?

– Мы не в Иране, мисс Эйвери. Не думаю, что женщины связаны особыми правилами. Она еще не пришла в себя от потери человека, которого любила. Я поддерживаю ее как друг, и только. По правде, между нами возникли особые отношения. Мы оба чувствуем, что впереди у нас что-то настоящее. – Он надеялся, все это звучало слишком глупо для того, чтобы его можно было заподозрить в убийстве на почве страсти. – Конечно, вы можете ей позвонить. Уверен, она будет рада поделиться тем кошмаром, который ей пришлось пережить. Уверен, это как раз то, что ей сейчас нужно. – Теперь его возмущение выглядело уместным. Так бы повел себя невиновный человек.

Что будет, если он повесит трубку, если швырнет трубку? С полицией так не поступают. Не докажут ли гнев и возмущение его вину? Риск был слишком велик, да и расчеты заняли уже слишком много времени. Трехсекундное молчание Эйвери значило, что совесть взяла верх над амбициями. Она не хотела доводить до слез бедную вдову. Пауза означала, что она не будет звонить Джун.

– Вы должны понять, – сказала Эйвери, – расследование убийства – это неприятная вещь, и иначе никак. Преступники не оказывают нам любезностей.

– Простите, если покажусь вам невежливым. Послушайте, я виделся с человеком незадолго до того, как он был ограблен и убит. Я уже оказал вам посильную помощь и буду помогать в дальнейшем чем смогу. Но кажется, меня за это даже не поблагодарили. Полагаю, мне следует понимать, учитывая характер моей работы, что у такого занятого человека, как вы, не больше времени пожимать руки всем подряд, чем у меня. – Гриффин сам не знал, что он сказал и для чего, но, во всяком случае, это позволит им закончить разговор.

– Мы ценим вашу помощь, Гриффин.

Как только она попрощалась, ему захотелось стереть из памяти весь этот разговор. Он допустил ужасную ошибку. Сказав, что знает, что он был в обществе с Джун, она дала ему понять, что за ними следили. Он ничего не сказал о полицейском, который болтался за ним хвостом по всему отелю, из чего Эйвери могла предположить, что его не удивила слежка. Это могло означать только одно: он ожидал слежки. А почему он ожидал, что за ним будут следить, если он не был виновен? И что он мог сказать? Эйвери об этом даже не упомянула. Он мог бы, например, сказать: «Кстати, Эйвери, вчера вечером произошло нечто странное. Может быть, это как-то связано…» Нет. Она не знала наверняка, что ему было известно, что за ним следит полиция Пасадены. Поэтому он сделал правильно, что не стал говорить об этом. Не надо ли было спросить, как она узнала, что он был с Джун в обществе? Узнать это было невозможно.

И он все-таки хотел отвезти Джун в Мексику? Впервые Гриффин подумал, не сошел ли он с ума. Он открыл ящик стола и вынул небольшую стопку открыток от Автора. Автор, вероятно, был одинок. У него было мало друзей, а те, которые были, считали его ненормальным. Человек, который посылает анонимные открытки с угрозами, стреляет в упор в переулке, оставляет невразумительные послания на столиках в бальном зале, вряд ли может быть окружен преданными друзьями. Ярость, долгие раздумья, мелкие обиды или насмешки – все это переплелось за долгие часы бесплодного труда за печатной машинкой или компьютером, смотрения на курсор, требующий следующей буквы, следующего слова, и могло убить любую привязанность.

Он поехал в Беверли-Хиллз и пообедал с Диком Мелленом в «Гриле». Он хотел спросить, не знает ли тот хорошего адвоката по уголовным делам, сделав вид, что это нужно для фильма, но передумал. Он сказал, что уезжает в Мексику на несколько дней.

– Хорошая мысль. Похоже, отдых вам не повредит.

– Вы так считаете? – Гриффин хотел знать, правда ли он выглядит переутомленным. – В последние дни навалилось много дел.

Это было стандартное, ничего не значащее объяснение. Все здесь присутствующие испытывали стресс, ни у кого из них работа не была легкой. Все они привыкли трудиться сверхурочно, но тем не менее как один улыбались, удобно расположившись в своих кабинках или за столиками, раскованные, смотря прямо в глаза собеседникам, иногда оглядывая комнату в поисках друзей или знаменитостей, а еще лучше друзей, которые были знаменитостями. Зал был буквально пронизан дружелюбием. Почему? Потому что никто не расплачивался из собственного кармана, а пользовался корпоративной карточкой? Или потому что все хорошо зарабатывали? В зале было несколько авторов и режиссеров, которые сидели с административными работниками других студий, ранга Гриффина или немного ниже, и даже они прониклись атмосферой зала. На всех была одежда из хлопка, или из хлопка и шелка, или изо льна. Все были чистыми. В тюрьме будет иначе. Пройдет ли шутка, если Гриффин назовет столовую буфетом? Сочтут ли сокамерники его остроумным, если он будет вести себя словно на воле? Он надеялся, что в тюрьме найдется место, где будут встречаться сильные мира сего, только самые умные и крутые, какой-нибудь уголок во дворе, где воздух будет разреженный, а настроение бодрое. «Будут ли они уважать мое преступление?» – подумал он.

Направляясь к выходу из ресторана, он пожал несколько рук и поехал обратно на студию длинной дорогой, через Лорел-каньон, а не по шоссе. Он тянул время. Если его арестуют, его могут не выпустить под залог, учитывая, что у него забронированы билеты в Мексику. Возможно, он больше никогда не увидит Лорел-каньон. Он остановился на Малхолланд-драйв и взглянул на долину. Его охватила сентиментальная нежность к местам, которые он обычно презирал. Люди, поселившиеся на этой равнине, ни в чем не виноваты. Где-то им надо было жить. И они выбрали место, которое все высмеивают, поэтому они, возможно, пионеры и заслуживают уважения. Если эти несчастные прочитают о деле Гриффина в газете или увидят по телевидению, они его осудят. Он вспомнил о ночном кошмаре, и ему захотелось, чтобы он не убивал Дэвида Кахане. Он знал, что если его посадят в тюрьму, он будет думать об убийстве каждый день, пока не попадет в газовую камеру. Он завел мотор и поехал на студию. Он избегал бульваров, не хотел смотреть на людей, которые ходят по магазинам. Он хотел ехать через жилые кварталы. Ему хотелось смотреть на дома, на мам с детьми, на людей, поливающих свои газоны. Остановившись у светофора, он заметил, что водитель соседней машины пялится на него во все глаза. А что удивительного? Гриффин плакал.