Похождения проклятых - Александр Трапезников Страница 45

Сквозь время — в вечность

…Перо тихо поскрипывало и буквы ложились уже нетвердые, старческие — да и шутка ли! — более двадцати лет игуменом, с того самого года нового столетия, как преставился последний патриарх Адриан. А писать приходится все одно и то же:

Державный царь! Государь милостивейший! Ваше государское богомолие, Данилов монастырь построен из давних лет, и погребен в том монастыре ваш государев сродник, благоверный и великий князь и чудотворец Даниил Александрович. А ограда и святыя врата каменная около монастыря построились не в давних летах, а по стене той ограды водяных спусков не учинено; значено было быть по той стене деревянной кровли, а той деревянной кровли по городовой каменной стене и на святых вратех по се число не учинено. И та каменная стена и святыя врата от доящей и снегу размываются, и если впредь кровли не учинить, оттого будут поруха не малая…

Настоятель обители Макарий остановил перо и призадумался. Кто ж разрешит храмоздательство, коли самим царским указом еще с 1714 года по всей империи запрещено возводить каменные здания, кроме Петербурга? А ведь соборный храм во имя Святых Семи Вселенских Соборов обветшал уж до того, что и входить в него для служения перед мощами благоверного князя Даниила опасно — богомольцы могут пострадать от распадающихся кирпичей. Его святые мощи лежат против правого клироса, с юга, а раки достойной все еще нету… Денег в обители — 290 рублей 21 копейка, хлеба сверх семян 399 четвертей, всей братии с игуменом — 30 человеков. Теперь вот еще Петр Алексеевич повелел открыть при монастыре гошпиталь, содержать больных да увечных солдат, а равно и других бедных в богадельнях. Дело-то хорошее, да с кошельком худо, а тут еще вотчины у монастыря берут и отдают незнамо кому.

Макарий, 23‑й настоятель со времени начала Данилова монастыря, вздохнул и заскрипел пером дальше:

…а на поварне и на хлебне каменная кровля обветшала, а братския кельи деревянные весьма ветхи, и кровли все сгнили; в зимнее время братьем от мороза, а летом от дождя нужда не малая… Игумен вновь замер с пером в руке. Еще когда он принимал обитель, одних колоколов было 292 пуда. Но в тот же год изъяли их четверть по царскому указу для нужд армии. А в 1710‑м хитрецы воспользовались той уловкой, что указ запрещал отбирать более четверти колокольного веса только в столичных храмах, а Данилов монастырь стоял в пригороде, вот и вновь отняли еще колоколов на 57 пудов 10 фунтов! Хорошо удалось сохранить два главных колокола общим весом более 100 пудов, подаренных еще царем Феодором Алексеевичем. Надписи на них есть: Лета 7190 марта 17 дня Государь и Великий Князь Феодор Алексеевич всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержец пожаловал сей в Дом Святых Отец Седми Вселенских Соборов и Святаго Благоверного Князя Даниила при игумене Тимофее с братией. А часовни всего две, а доходу с обеих в пользу монастыря от 13 до 19 рублей в год. Мало. А ограда монастырская совсем ветхая — всего-то дубовой обруб, который железом окован, землею насыпан и бутовым камнем забучен. И пошто кому нужны эти новые учрежденные нисколько не сообразные с монашескими обетами должности: монах-смотритель, монах-караульный, монах-судия, инквизитор и даже протоинквизитор? У нас тут один брат Иоанн Новоторжик сразу аж три последние должности и занимает. Раскольников да умалишенных, что ли, стеречь да сечь? Так и самих монахов батогами да шелепами присланные команды потчуют. Но самое глупое, что никому из братии не велено иметь ни книг, ни бумаги, ни чернил. Только у меня, игумена. И то кончаются. Раньше писал прошения в Патриарший приказ, потом — в Монастырский, ныне — в какую-то Духовную коллегию, придуманную лютеранами да англиканами. Может, и впрямь Петра Алексеевича немцы подменили, пока он там по голландиям шлялся? Ох, худо! А Полтава? Да, Полтава… Немец бы не смог. А Прут? Когда токмо благодаря Шафирке Петр Алексеевич и уцелел от турок, обманул хитрый иудей султана, спас царя…

Игумен Макарий снова скрипнул пером, но продолжал думать о другом. Что ж, Данилов монастырь не первый по богатству, но первый по чести. Как и сам святой угодник Божий чудотворче князе Даниил, смиренный и бескорыстный, не переселился в многолюдные и богатые столицы великокняжеские, а довольствовался скромною и бедною деревушкою Москвою. Зато к сей Москве с того времени начинают прибегать соседние области и княжества. Чужд был всякого лицемерия, неприятель всякого притворства и коварства, сих двух скрытых врагов человеческого рода, сих злейших орудий, служащих к несправедливому многих простейших и неповинных душ обольщению и погублению… Запечатлен благочестием и теплейшею верою к Богу. Создатель вокруг Москвы могучего и пространного государства Российского. Сей-то первоначальный основатель положил начало нынешнему величию России, пролагая малую точию стезю к сему тихими стопами. За ним и сын его, Иоанн Данилович, Калитою проименован рачительный хозяин — и так до Феодора Иоанновича… А надо ведь заказать новую службу и житие святого благоверного князя Даниила, надо. Прежняя, иеромонахом Карионом Истоминым сотворенная, слишком уж витеевата и мудрена.

Настоятель даже улыбнулся краешком губ, проговорив вслух: В таковом трудопребытии велиарова злокознства поправ, не обременился еси грехами пагубоносныя троерожицы: сластолюбием, сребролюбием и славолюбием… Недаром Кариона пестрым прозвали за обилие поприщ: он тебе и пиит, и приказной справщик печатного двора, и толмач, и проповедник, и келарь двух последних патриархов. А будут ли еще на Руси патриархи? Или все уже? Или это ступень восхождения на еще большую высоту? Можно ль затмить сиянье бьющей в глаза святости и правды Святой Руси? Остановить разлитие по лицу Русской земли монашества?

Усердно и радостно скрипнул пером Макарий, рачительно обмакнув краешек его в чернила:

…Всемилостивейший государь! Вели в своем царском богомолии, в Данилове монастыре, каменного строения городовые стены и святыя врата и поварню и хлебню покрыть, а кельи вновь построить или перебрать и покрыть, и на построение дати из своей государевой казны денег. Нижайшие богомольцы Данилова монастыря игумен Макарий с братиею, августа 18 дня 1724 года…

1

Наступил вторник, 15 сентября. Пошли четвертые сутки с тех пор, как меня среди ночи разбудил телефонный звонок Маши. Все это время ко мне порой закрадывалась такая мысль: спал бы себе и спал и не подходил к трубке, разве мне больше всех надо? Нужны эти треволнения, к тому же сопряженные со смертельным риском? Вон уже три человека, имеющие отношение к Ольге Ухтомской и ее тайне, убиты. А кто следующий? Но с другой стороны, не появись у меня в квартире Маша и Алексей, я, возможно, так во сне и был бы погребен под развалинами дома. А даже если и нет, то все равно продолжал бы спать — духовно, с открытыми глазами, но запертым сердцем. Как тысячи, миллионы моих несчастных, обманутых и оболганных соотечественников. Так не лучше ли бодрствовать духом, чем пребывать в забвении разума, идти навстречу судьбе, а не ждать ее у порога твоего разрушенного дома? Впрочем, каждому, как говорится, свое.

Вот и теперь зазвонил телефон, почти под утро. Но не тот, который сидел в шкафу, а мобильный, оставленный Машей на столе в комнате. Все мы вновь, по-братски, спали на полу. И проснулись одновременно, кроме Владимира Ильича. Он продолжал громко храпеть.