Как ограбить швейцарский банк - Андреа Фациоли Страница 46

– Мы ее не потеряем. – Контини положил ему руку на плечо. – Вот увидишь, мы ее не потеряем.

Лина Сальвиати начинала терять счет дням. Чем дальше, тем больше они расплывались в дымке, становились похожими друг на друга. Сколько ее и Маттео уже держали в плену? Месяц? Год? Десять лет? Было бы легко пасть духом, махнуть рукой на последнюю опору – доводы разума. Но Лина старалась не терять почву под ногами и делала вид, что верит в замысел Маттео.

– Это наш последний шанс, – говорил он ей. – Мы должны передать сообщение, подать сигнал твоему отцу и Контини.

– Нелегко это, по-моему…

– Нам надо что-то придумать.

У Лины не находилось слов, чтобы описать отношения с Маттео. Еще несколько недель назад она была с ним незнакома. Потом они провели вместе те долгие дни в долине Бавона, пока не решились на Большой Побег… А теперь? Теперь шли дни, а она видела только Маттео да Элтона, Элтона да Маттео. Сидя взаперти в четырехкомнатной квартире в Тессерете, неподалеку от дома Форстера. Они с Маттео превратились в этакое единое существо, думающее двумя головами. Они угадывали мысли, страхи, желания друг друга. Превращались в чудовище?

– Я не знаю, на сколько меня еще хватит, – сказала она Маттео, заранее представляя себе, что он может ответить.

– И все-таки… – начал он. Но его прервал Элтон. Цепной пес Форстера стал менее церемонным в последние дни. Он приобрел привычку отдавать приказы, внезапно распахивать двери. Он обратился к ним тоном человека, которому время дорого.

– Вы готовы?

– Готовы к чему? – проговорил Маттео.

– Мы должны ехать. Послезавтра Марелли встречается с Сальвиати и Контини.

– И что? – спросила Лина.

– Контини может обнаружить этот дом. Вы ведь не хотите, чтобы нас нашли, правда? – осклабился Элтон. – Бодрее, ребята… увидите, новое убежище вас удивит!

Элтон приказал им собрать вещи и вышел из комнаты. При всей своей напускной хамоватости он был обеспокоен. То, что ограбление отложили, означало, что пара заложников останется под его надзором еще на три месяца. А это будет нелегко. Безвылазно в тесных помещениях, максимум одна прогулка под строгим присмотром. А если у них случится нервный припадок? Элтон надеялся, что без этого обойдется. Но главное, он хотел, чтобы обошлось без побега.

Он снова поднялся из полуподвала в гостиную, где Форстер ждал его, стоя перед окном.

– Как они? – спросил Форстер.

– Нервничают.

– Ну, надеюсь, они не попытаются опять бежать. Элтон поразмышлял над этим, тщательно подбирая слова.

– Не думаю, что попытаются. По-моему, они уповают на благоприятный исход ограбления. И важно, чтобы они в это верили.

– Мм, да, – пробурчал Форстер, поворачиваясь к своему помощнику. – И ты должен будешь сделать все, чтобы веры у них не убавилось. Виски выпьешь?

– Рановато вроде…

– Тебе же хуже. – Форстер подошел к буфету и налил себе полстакана, безо льда. – Так или иначе, нам пора переходить в наступление.

– В смысле…

– В том смысле, что такого шанса, как это ограбление, больше не будет. Если Сальвиати возьмет эти деньги, мы их у него отнимем!

– Вы имеете в виду…

– И мы должны это сделать сразу же, чисто, не оставляя следов.

– Вы имеете в виду, что мы не должны ждать, пока сам Сальвиати отдаст нам украденное, чтобы затем…

– Не рассусоливай! Говорю же тебе, мы будем там, у банка. Как только он выйдет с деньгами, мы его остановим и заберем их.

– Но он не позволит, чтобы…

– Мы предъявим убедительные аргументы. Потом, заполучив деньги, мы должны покончить со всей этой историей. Вопросы есть?

– Нет. – Элтон выпрямил спину. – Я понял. Тем не менее должен напомнить, что нам неизвестны подробности плана Сальвиати. И если мы хотим вмешаться, нам надо…

– Да, нет необходимости, чтобы ты мне о чем-то напоминал. Понятно, что нам нужна информация.

– И возможно, – Элтон кашлянул, – возможно, вы уже подумали, какие действия мы можем предпринять, чтобы получить эту информацию?

– Это нетрудно: у каждого есть слабое место. Стоит найти его, и главное, считай, сделано. Достаточно ударить по нему.

– А вы уже определили слабое место Сальвиати?

Из окна доносились звуки с озера. Жужжание катера, плеск воды, бьющейся о мол, крики чаек. И свежий ветер, колеблющий листы бумаги на письменном столе. В комнате – три пары глаз, устремленных на него, три лица, внимающие каждому его слову.

Маттео Марелли долго набирал воздух, прежде чем заговорить. Он знал, что этот разговор будет сложным, как шахматная партия. Он должен был дать зацепку Сальвиати и Контини так, чтобы Элтон ничего не заметил. Ему нужно было подать знак, чтобы сообщить о новой тюрьме, где ему и Лине – судя по всему – предстояло провести больше двух месяцев.

– Я закрою окно, – сказал Контини.

Маттео кивнул. Ему было жаль терять эти ощущения свободы – озеро, солнце, ветер. Но главное – думать о настоящей свободе.

– Как вы знаете, – начал он, – я работал в «Юнкере»…

– Кстати, – прервал его Элтон, – вы записываете беседу?

– А какая вам разница? – отозвался Контини.

– Никакой. Это лишь слова. А если вы захотите проследить за нами, когда мы выйдем отсюда…

– Мы не будем за вами следить, – сказал Сальвиати.

– Хорошо, потому что иначе Лина…

– Мы же сказали, что не будем за вами следить. Элтон несколько секунд смотрел на Сальвиати.

Потом обратился к Маттео:

– Давай, Марелли, объясни, почему никакой опасности ограбление нам не сулит.

– Как я уже говорил, – продолжил Маттео, – я работал в «Юнкере» незадолго до того, как туда взяли Рето Коллера. Он привел с собой немало клиентов. Я обнаружил, что у пары из них деньги с душком и что деньги эти будут приходить порциями, в малозаметные филиалы. Вот все, что я знал.

– Тебе была известна и сумма, – сказал Сальвиати.

– Да, в общей сложности больше ста миллионов франков. И в частности, десять миллионов – в бел-линцонское отделение. Но я не знал, когда именно. Так же как я не знал, что доставку денег отложили на декабрь.

– Лина тоже об этом не знает?

– Нет, – Маттео покачал головой. – Пока не знает.

– Она не должна об этом знать! Она не выдержит мысли, что…

– Сальвиати, – перебил его Элтон. – Мы здесь не для того, чтобы говорить о вашей дочери.

Сальвиати разъярился: