Кофемолка - Михаил Идов Страница 46

Ки Ляу прибыла в пятницу. Накануне она объявила, что ни за что не осмелится «нарушить баланс» нашей семейной жизни и потому остановится в гостинице в Мидтауне. Нина провела целый день, просеивая каждое слово этого послания в поисках секретного кода. Мидтаун мог означать как показное пускание пыли в глаза (отель «Пенинсула»), так и показной аскетизм (отель «Пенсильвания»); скорее всего ее мать просто хотела, чтобы мы поупрашивали ее остановиться у нас. Я предложил этот вариант не рассматривать и взамен пригласить ее на формальный ужин перед открытием выставки.

Так как вина за надвигающееся фиаско и так целиком лежала на мне, выбор ресторана тоже оказался за мной. Это была форменная пытка. Дешевый ресторан не подходил по понятным причинам, но экстравагантно дорогой тоже отпадал — иначе мы смотрелись бы бескультурными транжирами. Он не мог быть азиатским, так как Ки увидела бы в этом расовый подхалимаж (я почти слышал ее голос: «„Моримото“? Марк, я нёня, а не японка»). Идеальный во всех отношениях «Пер се», даже сумей я уломать Оливера добыть нам столик, также исключался, потому что весь обед превратился бы в лекцию о том, насколько и в чем именно он уступает своему калифорнийскому прототипу «Французская прачечная». «Робюшон» был слишком экспериментален, «Ле Бернардэн» — слишком консервативен.

В конце концов мой жребий пал на «Амбар», превозносимое всеми и вся новое заведение, которое строго придерживалось постулатов «Манифеста медленной еды» и всячески педалировало — или, по их выражению, «праздновало» — свежие местные ингредиенты. В данное время года это означало кабачки, тыкву, кукурузу и прочую осеннюю буколику. Шеф-владелец растил все в меню, от свиней до розмарина, на собственной ферме чуть к северу от Йонкерс. [69]Сайт «Амбара» посвящал целый абзац на первой странице извинениям за то, что ферма еще не наладила технологию производства соли. («Почему бы им не пожинать свои слезы?» — спросила Нина, дочитав надрывный текст). Тем не менее она согласилась, что это место подойдет нашим целям идеально.

Несмотря на все планирование, день поплыл брюшком вверх с самого начала. Даже раньше. Мы приехали в аэропорт «Ла Гвардиа» за двадцать минут до запланированного прибытия самолета Ки и застали ее в зале у багажной карусели, восседающей в центре небольшой крепости из чемоданов «Луи Вюиттон».

— Ах, наконец-то, — сказала она, глядя на нас поверх очков и складывая номер «Уолл-стрит Джорнал». — Когда я приезжала сюда в прошлый раз, эта газета еще была черно-белой.

Как вскоре выяснилось из неловкой беседы между матерью и дочерью, объехавшая весь мир Ки Ляу отчего-то находилась под впечатлением, что ее билет показывал час прибытия по времени Западного побережья: поэтому в разговоре с Ниной она заботливо прибавила к нему три часа. Так что к нашему появлению в семь она уже прохлаждалась в «Ла Гвардиа» с четырех двадцати.

— А почему ты не позвонила мне, когда приземлилась? — спросила озадаченная Нина.

— Нонсенс, — сказала Ки, — я не посмела бы вас тревожить.

Я промолчал, что потребовало серьезных усилий: подложенная Ки свинья по размеру могла тягаться с надувным монстром с концерта «Пинк Флойд». Первый раунд уже завершился, и Нине уже досталось — это было понятно по ее опущенным плечам и по тому, как она избегала моего взгляда, — и я сам, соответственно, подыхал от чувства вины. Ки же дефилировала к стоянке такси с триумфальной чечеточкой в поступи. Ее каблуки стучали в ритме две четверти, как кастаньеты.

Мстительно швыряя чемодан за чемоданом — все как один были искусно упакованы, с идеальным распределением веса — в грязный багажник такси, я украдкой кинул в ее сторону несколько изучающих взглядов. Ки была едва ли одета для самолета. На ней были черная юбка-карандаш и белый пиджак от Готье, который я узнал по фирменному декоративному хлястику на спине. После шестичасового полета оба предмета сверхъестественным образом оставались непомятыми. Ее монолитное каре, как обычно, образовывало подобие съемного шлема на фигурке из «Лего»; тугие, без пор щеки напоминали крашеную резину. Она выглядела потрясающе для своих пятидесяти с чем-то, но также немного закостенело: я бы никогда не променял Нинины сполохи случайной красоты на ее твердую гладкую долговечность. Уже было понятно, что Нина перейдет в зрелый возраст без такого рьяного сопротивления, и меня это радовало. Я хотел даже сказать об этом Нине, но мысль отказывалась сгущаться в осмысленный комплимент: все возможные варианты звучали как слегка завуалированное оскорбление. («Ты выглядишь старше своей матери — и это прекрасно»? Лучше не надо.)

«Медленная еда» оправдала свое название: в паузах между блюдами вырастали и рушились империи.

— Так, Ниночка, дорогая моя, — сказала Ки, соскребая вязкий фиговый соус со своей свиной отбивной и отодвигая его в противоположный угол квадратной тарелки. — Расскажи мне, какова свободная жизнь. Дай мне возможность, так сказать, опосредованно отдохнуть через тебя.

Нина, накануне закрывшая «Кольшицкий» в час тридцать ночи — влюбленная парочка за первым столом кормила друг друга кусочками пирожного, — вальяжно улыбнулась.

— Я нахожу чем заняться, — сказала она, растягивая каждый слог в манере человека, который не слышал звонка будильника месяцами. — С фотографией происходит очень много интересного.

— Да-да, — улыбнулась Ки. — По-моему, это восхитительно. Ты очень талантлива. А это чудесное кафе, в которое ты вложилась. Как у него дела? — Она решила, что ее отбивная достаточно обесфижена, и принялась нарезать ее на ровные кубики размером с игральную кость.

— Не буду врать, — ответил за Нину я. — Денег оно не печатает. Но отвечает своим целям.

— Понимаю, — кивнула Ки. — А вы не могли бы объяснить мне, на каких условиях вы сотрудничаете с его владельцем? Виктором, если я не ошибаюсь?

Я подавился бланшированным стручком гороха и перевел умоляющие глаза на Нину; она не спешила мне на помощь, садистка, так что мне пришлось продолжить разговор самому.

— Гарантированные пять процентов от прибыли через два года, — сказал я. — Ничего особенного, конечно, но и не мелочь. Нина, разумеется, вела все переговоры, у нее это блестяще получается. Извините. У меня к гортани прилипло какое-то волокно. Да. Так вот. В любом случае деньги это шальные — я не ожидал, что так выгодно продам книгу, — так что любой процент, обгоняющий инфляцию, нам подходит.

Мир моей лжи был настолько уютен, что меня охватило желание забраться в него, как на теплый пыльный чердак с игрушками, и не вылезать. Я с нетерпением ждал, чтобы Ки спросила у меня еще что-нибудь о книге. Я был готов говорить о Кольшицком часами, если это означало, что я не должен думать о «Кольшицком».

— Ах, книга. Разумеется, книга. Это чудесно. Мои поздравления, — сказала Ки и, отрывисто извинившись, вышла припудрить нос.

Когда она ушла, Нина потянулась через стол и шутливо растрепала мои волосы.

— Ты отлично держишься, — прошептала она. Я поймал ее руку возле своего уха и поцеловал в запястье.