Юный свет - Ральф Ротман Страница 46

– Мама, готовь еду! Папа идет!

Сверкание кристаллов, яркий блеск. Мужчина зафиксировал бур и протянул по подошве шланг для подачи сжатого воздуха. Поршень лязгнул в цилиндре, а он открыл ящик с взрывчаткой и пересчитал алюминиевые капсулы. Они лежали в футлярах из пенопласта, их хватало на два шпура глубиной в несколько метров. Достаточно, чтобы пробить «очки». Он положил отбойный молоток на вагонетку и подтолкнул ее к торцу штрека. Так он мог бы рискнуть сделать вруб, не заходя под висячий бок пласта.

Здесь, внизу, было жарко. Он снял куртку и работал в одной майке. Когда он открыл вентиль сжатого воздуха, отдача оказалась не такой сильной, как он ожидал. Ему удавалось удерживать молоток с присоединенным шлангом в нужном положении, и острие вгрызалось в породу с визгом, переходившим в грохот по мере углубления шпура, а кучка буровой муки все росла на подошве и росла – сначала серая, потом иссиня-черная и теперь красновато-серая. Не спуская глаз с висячего бока пласта, он забурил первый шпур примерно через час, чем остался очень доволен. С кровли пласта даже ни разу не посыпалась соль, и он передвинул вагонетку на метр и принялся за второе «очко».

Когда острие бура проникло уже достаточно глубоко, чтобы не потерять направления, он отступил назад, за гидравлическую стойку, включил взрывную машинку, проверил напряжение и переложил кабель. Бур по пружинную защелку вошел в породу, должно быть, кузнечный уголь, мука перед колесами была черной, он закрутил вентиль и выкатил вагонетку из штрека. Потом взял патроны из ящика – по одному обеими руками – и засунул в каждый шпур по пять штук. Потом поместил туда же короткие, заполненные гремучей ртутью капсюли-детонаторы с тонким запальным шнуром, и затем еще по два взрывных патрона. Под конец он заткнул шпур пробкой из глины длиной сантиметров тридцать, взяв глину из ведра рядом с ящиком, и хорошенько забил ее рукояткой балды.

Он посмотрел на часы, сдул пыль с треснувшего стекла циферблата. Времени еще хватало. Стрельба начнется лишь через полчаса, вентиляционные двери были еще открыты, и он снял свои рукавицы, уселся на пустой ящик от взрывчатки, отклонился назад и выключил нашлемный фонарь, чтобы не разряжать аккумулятор.

Внезапная темнота легла на глаза, как прикосновение холодной руки. Пот на вкус был солонее обычного. В тишине он слышал свое дыхание, скрестив руки на груди, он устало подумал о выражении «стрелять по очкам» и о том, что еще ни разу этого не делал. Про такое пишут только в учебниках. Его шпуры могли походить на что угодно, только не на очки. Он снял шлем и задремал.

Это был короткий сон, всего лишь несколько минут, но когда он проснулся – рядом с ним что-то задвигалось, – он тщетно пытался открыть глаза, сердце громко стучало, пока до него не дошло, что глаза открыты, и тогда он включил головной фонарь.

Жара. Вентиляционные двери закрылись, одна за другой. И потом, во внезапной тишине, задержав дыхание, он встал и подошел к висячему боку пласта, который все еще был на том же месте. Мужчина крепко держался за стойку, а его шлем задевал последнюю, немного просевшую поперечную балку – потрескавшуюся сосну под трещиной в пустой породе, не сросшейся с горой. Соль сыпалась за шиворот. Но он хотел туда, поближе к звуку, этой тихой вибрации, или что там такое было, вытянул шею, прислушался…

Ты не слышишь того камня, который летит в тебя. Не обращая внимания на стальной верхняк и тяжелый пояс с инструментами, ты делаешь быстрый, почти стремительный шаг, хочешь отступить на секунду назад. Но в действительности ты уже сбит с ног. Шлем катится впереди тебя кувырком, фонарь на нем разбит, огонек тлеет еще какое-то мгновение. А потом наступает темнота.

Последним я снял со стены постер с птицами. Он много лет провисел на солнце, и краски уже выцвели. Но я все равно свернул его в трубочку, положил в коробку в коридоре, а потом подмел комнату. В углу лежали копирка, через которую Софи переводила фигурки из каталогов, и несколько разбитых ракушек, а в щели между красно-коричневыми половицами прочно застряли два пфеннига и заколка для волос. Комната неожиданно показалась мне очень большой. Она не была оклеена обоями, и в том месте, где висел постер, краска была еще светлее. Я вымел все за порог и еще раз огляделся. В помещении уже ничего не было, даже лампочка вывернута из патрона. Я тихонько свистнул, надеясь услышать эхо. Мне понравилось. Я свистнул погромче, даже выдал многоступенчатую трель. За окном медленно тянулись облака. Сквозь них пробивался солнечный свет, в его лучах плясала пыль, и вдруг вновь объявились птицы – синицы, снегири и иволги. Очень нежные и серые, как водяные знаки на стене.