Любовь в настоящем времени - Кэтрин Хайд Страница 46

Мона говорит что-то дальше, но тут вступает Леонард.

— Странное дело, — замечает он.

— Что такое?

— Не помню, чтобы я забирался на дельтаплан. Сознание я потерял, когда находился в воде. Это точно.

— Может, ты залез на него после того, как отключился?

Это я шучу. Но в каждой шутке есть доля правды. Если припрет, такое иногда натворишь. Никогда бы и не подумал, что способен на это. Поди попробуй приподнять машину, когда совершенно спокоен. Не получится.

Еще одно сообщение. Щелчок — и тишина. Ждем. Ничего. Ни звука. Будто трубку повесили, а гудка почему-то нет.

И тут голос, знакомый мне до слез, произносит три слова. Всего три.

— Я любила тебя.

У меня леденеет лицо. Надо присесть. Диван подвернулся как раз вовремя.

— Похоже на голос Барб, — замечает Леонард.

— Это она и есть.

— А почему она говорит «любила», а не «люблю»?

Я набираю в грудь побольше воздуха. Насколько позволяет ком в горле.

Смотрю на Леонарда. Это успокаивает. Вот он, передо мной. Одной потерей меньше. Правда, опасность не миновала. Она притаилась и ждет своей минуты.

И однажды эта минута настанет.

И она будет похожа на то, что со мной творится сейчас.

— Дело в том, — говорю, — что наши отношения тоже обратились во прах.

— Вот оно как.

Леонард такой маленький в своем кресле-коляске посреди гостиной. Загипсованная нога торчит рожном. Вокруг ран начали потихоньку отрастать волосы. Ему явно жалко меня, он весь съежился.

— Вот так.

— Бедняга Митч. Ведь столько лет вы были вместе.

Немного погодя Леонард говорит:

— Все равно не понимаю, почему она говорила в прошедшем времени. Неужели за несколько дней она перестала тебя любить? Разве так можно?

— Не думаю. Это просто прикрытие. Иначе бы она так и не собралась сказать эти слова.

Леонард пожимает плечами, пытаясь уложить вместе части головоломки, сопоставить реальные факты и пустые слова.

— Бедняга Митч. Ты ведь все потерял, правда?

— Нет. Не все.

Вкатываю коляску в его комнату и пересаживаю Леонарда на кровать. Нелегкое дело, между прочим. Крепко обхватить я его не могу — чего доброго, ребра смещу. А если обхватить не крепко, Леонард упадет.

Леонарду тоже неприятно, хоть он и помалкивает.

— Странное дело, — повторяет он. — Не залезал я на дельтаплан. Сознание я потерял в воде.

— Наверное, ты очень хотел жить.

— Это правда.

— В этом-то весь и фокус.

Почему я чувствую себя сейчас таким юным? Честное слово, не знаю. Мне даже как-то неловко. Но чувство это пришло и не уходит.

Уже почти полночь, но я не сплю. Выспался за день.

Вокруг тьма. Рядом со мной никого. Мне немного одиноко. И страшновато.

— Митч! — зову я громко.

Его комната прямо над моей. Если бы я мог дотянуться, стукнул бы в потолок. У меня к нему важное дело.

— Митч! — Когда кричу, ребра откликаются болью. Ну и ладно.

Я дома! Как быстро я освоился, даже удивительно.

Зевая и спотыкаясь, появляется Митч с будильником в руке.

Чтобы разглядеть Митча, света достаточно. Чтобы он разглядел, который час, слишком темно.

— Наверное, еще рано, — бормочет Митч.

Ничего подобного. Скорее уже поздно.

— Рано для чего, Митч?

— Чтобы дать тебе обезболивающее.

— Боль тут ни при чем.

— Ага. А что при чем?

Митч садится на краешек кровати. На меня вдруг нападает застенчивость.

— Одному не спится. Можно я буду спать в твоей комнате, как в давние времена?

Слышу в темноте его дыхание.

— Не знаю, как мне удастся взгромоздить тебя наверх.

— А ты отнеси меня на закорках. Как когда-то.

— Леонард. Когда тебе было пять, это не составляло труда. А сейчас я могу запросто уронить тебя. Лучше уж я поставлю раскладушку в твою комнату и переберусь к тебе.

— Отлично, — говорю.

Переезд состоялся. Митч уже собирается ложиться, когда я прошу его:

— Зажги, пожалуйста, свечу.

Надеюсь, он совсем проснулся и мы сможем немножко поговорить. Лично мне спать совершенно не хочется.

Митч отправляется наверх за свечой.

И вот огонек зажжен. Значит, мне предстоит ответить на важный вопрос. А я боюсь, как будто не знаю ответа, и крепко зажмуриваю глаза.

Лежу на спине. Под закрытыми веками пляшут огоньки.

— Знаешь, что удивительно, — говорю, словно разговор между нами не прерывался, — когда я смотрю на фотографии, где я вместе с Перл, у нее такой озабоченный вид. А ведь в тот чудесный день мы только и делали, что развлекались. Откуда у нее в глазах испуг?

— Она ведь была уже взрослая, хоть и совсем девчонка, — отвечает Митч. — А взрослые вечно пережевывают свои беды. Что это ты зажмурился? Тебе плохо?

— Потом скажу. Сначала выкладывай, что у тебя с лицом.

— Ага. — Голос у Митча совсем не сонный. — Значит, мы вступаем в новую фазу. Будем говорить друг другу только правду.

— Вроде того.

— Ладно. По рукам. Гарри сломал мне нос.

— Ой-е-ей.

— Потому что узнал насчет меня и Барб.

— Ой-е-ей. — Задумываюсь. — И кто бы мог подумать, что в Гарри столько страсти?

— То-то и оно. — Митч рад, что я того же мнения.

Все-таки откровенный разговор облегчает душу, хоть и выставляет нас не с лучшей стороны.

Глаза у меня закрыты.

— Как же он, наверное, страдал, — говорю.

— Да уж. Удружил я мужику, нечего сказать.

— Значит, мы с тобой оба в большом порядке.

Митч молчит и терпеливо ждет. Дает мне время собраться с силами.

— Я знаю: ты, и Джейк, и Мона, и другие дети хлебнули горя из-за меня. Всех, кто меня любил, я заставил помучиться. А тебя больше всех. Прости меня за все те глупости, которые я наделал.

— Извинения принимаются.

Некоторое время мы молчим.

Глаза я так и не открыл.

— Можно задать тебе очень важный вопрос? — осведомляется Митч.