Четыре унции кофе - Иван Райли Страница 46

Иногда в те места, с которыми связано ваше прошлое, лучше не возвращаться. Не бередить старое. Представьте, что вы продали дом. А новый владелец оказался прекрасным хозяином, с деньгами и, что еще хуже, блистательным вкусом. Из вашего бывшего дома он сделал дом вашей мечты. Но уже без вас. И больше нет никакого шанса вернуться в эти стены. Разве что, взяв с собой семерых, хуже себя. Я, конечно же, не о ресторане. Есть особая мудрость рвать отношения раз и навсегда, чтобы потом не встречаться. Жить параллельно, не пересекаясь. Я был рад за нее. А мог бы радоваться вместе с ней. Радовать ее и радоваться ею. Теперь, когда она была так легка и восхитительна благодаря своему женскому счастью, я мог врать кому угодно, но только не себе. Как уже не раз говорил кто-то из великих неудачников: для того, чтобы понять, как сильно вы любите женщину, нужно ее потерять. Любил ли я ее? Ту взбалмошную и одновременно трудолюбивую девочку-студентку. Наверное, все-таки нет. Потому что, если бы да – сделал все, чтобы остаться с нею. Но, никуда не деться, она все-таки была частью моего сердца. Я помнил о ней. Я знал ее запахи. Когда-то у нас, видимо, была возможность развить из этого зародыша любви настоящее чувство. Для этого нужно было время и содействие звезд. Но у нее времени не было. А звездам оказалось плевать. Она была права – мы не были парой. Скорее, коллегами по работе и постели. Однажды она решилась и сделала свой выбор. Посмотрите, что из этого вышло. Она расцвела. Она просто светилась, став любимой. И получив жизнь от любимого человека. Кто знал, что из того подростка может вырасти эта королева? Если бы тогда она была такой, как сейчас, все было бы по-другому. Увы. Времени не воротишь. Надо иметь мужество признать: у меня увели женщину. И, как всякий собственник, я не мог с этим смириться. Все, к чему я раньше мог прикасаться, было все еще рядом, передо мной. Но теперь абсолютно недоступно, и идиотизм этой перемены сводил меня с ума. Видеть и не обладать. Я желал и ненавидел ее одновременно. Не верьте в широту мужской души. Все мы одинаковы. Как бы широко ни улыбались мои губы при встрече с «бывшей», есть одна горькая правда: у меня был шанс, и я его не использовал, поэтому ее обретенное счастье – это мое (наше) потерянное, и ребенок, которого она носит, мог быть моим (нашим) ребенком. А вместо этого моя история стала еще одним случаем массовки, где роль главного героя снова выпала не мне. Вполне в духе природы. Из сотен новорожденных черепах до воды добираются десятки. До года доживают единицы. Но зато те, кто выжил, будут жить 200 лет. Хотя при таком расточительстве ресурсов не смогло бы существовать ни одно цивилизованное государство. И вот теперь она носила в своей утробе жирную точку на нашем интиме, а мои полные бубенцы позванивали при ходьбе в пустом зале, как на шапке у королевского шута. Офелия, бл*дь! О, нимфа! Помяни меня в своем «Фэйсбуке»!

К черту. В монастырь.

Две недели спустя позвонил Осборн. С места в карьер он предложил выбор: либо я прилетаю в Лос-Анджелес, либо устанавливаю Skype, и мы связываемся в онлайне. До этого момента о скайпе я только слышал, но мысль об аэропортах, от которых я только-только начал отходить, приводила меня в ужас. Я скачал программку и запустил ее на своем ноутбуке. Принял приглашение от абонента ВВОсборн. Когда зажглась картинка, я увидел худощавого человека средних лет в деловом костюме, судя по всему, в конференц-зале. На стене за ним висела репродукция Поллока. Вы слышите меня? – спросил он, вглядываясь сквозь оправу. Я подтвердил. Он сказал: у меня для вас две новости, Джонаттан (чистая классика, подумал я). Одна хорошая, другая плохая. С какой прикажете начинать, сэр? Я выбрал хорошую. Ровным тембром профессионального юриста он сообщил мне, что вопрос решен. Все контрагенты согласились принять предложенные условия по всем пунктам. Правда, чисто технически сделка будет выглядеть несколько иначе. Поскольку проект затрагивает массу щекотливых нюансов внутренней профессиональной кухни, партнеры высказали желание дистанцироваться от прямого участия. Их устроило бы, если бы они делегировали право на предоставление лицензий для проекта некоему третьему лицу, а то, в свою очередь, смогло бы выполнять функции стороны договора, как представитель «один за всех». Говоря человеческим языком, сказал Осборн, будет открыта отдельная компания, и она сможет предоставить все необходимые лицензии. Это так называемый «датский протокол». Вы получаете все, о чем просили. Но при этом не сможете узнать индивидуальные подробности. Новая компания будет своеобразной мембраной, которая позволит сохранить в тайне коммерческие аспекты. И они готовы предоставить экслюзив? – спросил я. Он подтвердил. На десять лет? Осборн кивнул: с исключительным правом на продление, если вы того пожелаете. Правда, есть некоторые ограничения, я бы сказал несущественные. У Киноакадемии – местные отделения в трех городах, и вам придется согласовывать ваши мероприятия с ними. В остальном – все, как вы просите. В эту секунду его вежливая податливасть подсказала мне, какой будет новость плохая. Хорошо, сказал я. А теперь давайте о плохом. Он на секунду опустил глаза, видимо, сверяясь с каким-то документом: после заключения контракта вы перечислите суммы за пользование лицензиями единым платежом на счет новообразованной компании. Сумма эта составляет двадцать миллионов долларов. Он смотрел на меня не моргая. Я помолчал. Подумал. Затем произнес: ну, мы с самого начала знали, что речь пойдет о миллионах. Поэтому, мне кажется, двадцать миллионов за десять лет – это приемлемо. Но Осборн не дал мне закончить: вы не поняли, Джонаттан, сказал он. Двадцать миллионов в год.

И я сдался. Я ощутил нечеловеческую усталость. У каждого из нас есть запас прочности, исчерпав который мы, как куклы, брошенные мастером, безвольно застываем на полу в самых нелепых позах. Мне захотелось только одного – спокойствия. Забыться, не думать ни о чем. Уехать куда-нибудь, забиться в самый глухой угол, без надежды на цивилизацию. Оставить машину на парковке перед границей штата и налегке поутру войти в лес, по другую сторону которого Канада. Забрести в самую чащу. Подвесить гамак на двух деревьях высоко над землей. И там лежать сутками, просто глядя в небо, пока не сдохну от голода. До такой степени все это мне надоело. Выжатый лимон – еще не предел. Даже выжатый лимон можно использовать дальше – кожуру, мякоть, косточки. Я впервые в жизни захотел обрести состояние небытия. Прикинуться ветошью и не отсвечивать. Превратиться в ничто. В кувшинку на картине Моне. Исчезнуть. Даже медитация для этого не подходит, потому что предполагает сознательную вовлеченность индивида в процесс. А я хотел, чтобы мир проходил не через меня, а мимо. Где-то далеко и абсолютно не задевая. Не слышать, не чувствовать, не мыслить. Просто гладь лесного озера, потерявшая способность к отражению. Потому что рефлексия – это вид вовлеченности. А я хотел стать ничем. Двое суток я провалялся в постели, отключив телефоны , зашторив окна. Засыпая и просыпаясь. Не осознавая, который час и который день. Можно было уйти в запой на неделю, но я был абсолютный дилетант по этой части. Со времен студенческих вечеринок утекло так много воды, что я утратил навыки. Пить еще мог, но напивался уже с трудом. Мир отобрал мою юношескую бесшабашность. А без нее любая попойка – только имитация настоящих глубины и размаха.