Музыка тишины - Андреа Бочелли Страница 46

Несколько дней спустя, сидя за клавишными и наигрывая очередную мелодию, он вдруг необъяснимым образом почувствовал глубокую печаль. В этот вечер его пришли послушать родители и Элена; но заведение, где он выступал, казалось ему мрачным подвалом, а непогода, бушевавшая за окном, портила настроение. Но была и другая причина, гораздо более серьезная, – неразрешенная проблема, которая заставляла Амоса нервничать: что будет с ним и с семьей, которую он собирается создать в скором времени, если он не займется делом более серьезным и конкретным, чем легковесная работа пианистом в баре, по большому счету не приносящая ему ни особого удовлетворения, ни гарантированных заработков. Эта неуверенность в завтрашнем дне, которая читалась и в глазах его родителей, заставляла Амоса страдать и все больше превращала его в мрачного ипохондрика. Он исполнял одну за другой грустные песни и мечтал, чтобы вечер быстрее закончился.

Элена, сидевшая за столиком со своими будущими свекрами, ни на секунду не сводила с Амоса пристального взгляда, и от нее не укрылась его тревога; тогда она встала со своего места и села рядом с ним. Амос тут же перестал петь и, продолжая наигрывать что-то, невольно разговорился с ней, стал строить планы вслух, а потом, неожиданно для себя самого, спросил ее, готова ли она к вступлению в брак. Элена была одновременно и изумлена, и счастлива, счастлива до такой степени, что ее детскому восторгу буквально не было конца.

Но чем больше возрастал энтузиазм Элены и ее желание поскорее надеть свадебное платье, тем мучительнее становились сомнения Амоса, сомнения, которые касались, разумеется, не невесты, а его собственных возможностей самостоятельно содержать семью и сделать жену счастливой. Хотя Элена и демонстрировала здравый смысл и откровенную готовность на жертвы, Амосу совершенно не хотелось почувствовать себя банкротом в будущих отношениях из-за финансовых проблем или – того хуже – из-за невозможности реализовать себя в надежной работе. Он планировал создать семью только в момент, когда у него появятся достаточные материальные ресурсы и он сможет не опираться на финансовую помощь отца, ведь это было бы для него самым большим унижением.

Он решил поговорить об этом с Эленой, но она не поняла его или же просто не хотела понимать: влюбленная женщина всегда стремится к браку – это так же естественно, как падение на землю груза под воздействием силы тяготения. Амос, раньше знавший об этом лишь понаслышке, теперь получил возможность убедиться на собственном опыте. Однако ему подобное поведение Элены, в определенном смысле вполне закономерное, казалось полным непониманием, и они частенько схлестывались в спорах на эту тему. С каждым разом такие споры становились все болезненнее для Амоса. А провоцировала их Элена одной и той же фразой, которая веселила его даже тогда, когда ему хотелось оставаться серьезным: «Ну когда же мы будем навсегда вместе?!» От этого вопроса, произнесенного с грустным и смиренным видом, он пытался защищаться словами: «Ну вот опять! Давай не будем! Вечно одно и то же!» Но она будто не слышала и продолжала решительно и горячо настаивать на своем, чем немало удивляла Амоса.

Так прошел целый год; Элена без особых трудностей, но и без особых успехов сдала выпускные экзамены и, чтобы не сидеть сложа руки, сразу же стала работать вместе со своей сестрой, которая недавно открыла ювелирную мастерскую и теперь делала оригинальные украшения. Элена быстро научилась разрабатывать свои собственные модели, освоила плавку драгоценных металлов, многочисленные ювелирные инструменты, научилась придавать форму тончайшим пластинам золота и серебра. Это была работа, которая, с одной стороны, очень утомляла ее, испытывая порой ее терпение, а с другой – заставляла ее чувствовать себя счастливой и самореализовавшейся; но главное – теперь она могла в пух и прах разбить ту необъяснимую и неизлечимую неуверенность в будущем, которая подталкивала Амоса к отсрочке их свадьбы. «У меня есть работа, – частенько говорила она, – и если все пойдет не совсем так, как ты рассчитываешь, мы будем довольствоваться тем малым, что приносит мое дело. Почему ты так беспокоишься?»

Но Амос все пытался тянуть время, а пока делал все возможное, чтобы пробиться, чтобы найти себя, каким бы сложным ни был этот путь. У него практически не осталось иллюзий: Элена во что бы то ни стало хотела выйти за него замуж; да и ему самому становилось неловко перед родителями, которые каждый божий день забрасывали его то упреками и советами, то знаками внимания и посулами. Амос чувствовал необходимость жить своей жизнью, следовать своим путем – это преследовало его, будто боль, которую он терпел, считая, что она в порядке вещей. Однако однажды, после особенно горячей семейной дискуссии, он вдруг сделался задумчивым и произнес: «Настало время мужчине покинуть отца и мать». Затем развернулся и ушел с довольным видом судьи, гордого вынесенным приговором, или оракула, разоблачившего страшную тайну.

Тем временем жизнь Амоса продолжала течь спокойно и однообразно, несмотря на повторяющиеся раз за разом неудачи, преследовавшие его в поисках звукозаписывающей компании, которая бы реализовала его проект. Ну почему, если с самого детства все просили его спеть, а он, будучи застенчивым и стеснительным, сначала отказывался, а потом все же соглашался, с каждым разом все больше убеждаясь в том, что это его судьба, – почему же дискографические боссы сейчас оставались равнодушными к его пению, его вокальным данным и артистичности, обычно приводившим в восторг всех окружающих?! Если бы они отнеслись к нему с чуть большим доверием, вот он удивил бы их: он бы вложил в дело всю свою душу, и результаты были бы поразительными!

Амос был в этом абсолютно уверен, но каждый раз слышал в свой адрес одно и то же: хорошо поете, молодец, в этом нет никаких сомнений, но этого недостаточно; в том, что вы делаете, нет ничего нового, а на музыкальном рынке сейчас кризис, и существует животрепещущая необходимость в абсолютно новых веяниях, в чем-то оригинальном и современном. К этому добавлялись разного рода оценки, не выслушивать которые он не мог; и ему приходилось выносить их со смирением человека, словно созданного для того, чтобы его судили, давали советы, лишали иллюзий, как если бы окружающие могли лучше него найти решение его проблем, определить и избавить его от причин неудач, оградить от рисков и трудностей. Но Амос знал, что не принадлежит к типу людей, которые легко сдаются: в свое время он решительно отказался от санок и встал на лыжи на глазах у потрясенных и обескураженных родителей и друзей; уговорил своего друга Серджио сесть на подаренный отцом двухместный велосипед-тандем позади него; седлал норовистых коней, вопреки возражениям псевдоэкспертов, которые слезали с лошади и с видом знатоков, сокрушенно качая головой, отговаривали его, во избежание инцидентов, седлать это животное, слишком сложное для столь «неумелого» наездника. Амос помнил и тот день, когда родители пытались убедить его не ехать на каток с братом, а он сделал по-своему, и все у него прошло прекрасно, в то время как Альберто поскользнулся и сломал руку.

Он помнил это и многое другое и пришел к выводу, что правы англичане, считающие, что «единственное, чего стоит бояться, так это самого страха» и что «кто хочет – тот добьется». Он жил с уверенностью, что бояться ему нечего, чувствовал себя сильным и верил в будущее. Он знал, что ничего не получается без приложения усилий и чуточки удачи, но был готов к любым жертвам и любому риску: в жизни ему порой приходилось преодолевать непреодолимое, и судьба предоставляла ему возможность совершать все новые и новые попытки; но сейчас ему пришлось остановиться на том пути, по которому он двигался все это время. Казалось, ему следует навсегда забыть об опере из-за тысячи проблем, связанных с невозможностью видеть сцену, дирижерскую палочку, движения и жесты исполнителей, – проблем, представлявшихся неразрешимыми. Но Амос чувствовал, что и это он сможет преодолеть; он знал, что ключ к реализации мечты заключается в том, чтобы считать невозможное возможным… Только вот кто согласится быть рядом с ним во всем этом предприятии? Кто будет заинтересован в том, чтобы рисковать лишь ради того, чтобы доказать, что все в этом мире возможно и что выход есть, было бы желание? Никто!