Суть дела - Вячеслав Пьецух Страница 47

Сидоров. Истинные ваши слова: на этих охломонов закона нет!

Чемоданов. С законом большевики действительно не дружат – это что да, то да. В самые мрачные годы самодержавия можно ли было вообразить себе, господа, чтобы Николай II в связи с покушением на великого князя Сергея Александровича приказал казнить пятьсот университетских профессоров?!

Мымриков. Стоп машина! Товарищ Петергаз, а ну-ка временно гони массы в шею, пока мы тут не наведем революционный порядок и не выясним, что к чему.

После того, как заведующий губпросветом вытолкал зрителей из танцевальной залы, Мымриков отпер калитку и вошел на половину живых экспонатов, многозначительно поглаживая свою деревянную кобуру.

Мымриков. Вы что, белогвардейское отродье, хотите, чтобы я вас моментально перестрелял?! Это у меня просто, вот товарищ не даст соврать.

Петергаз. У нас в полку, помнится, не то что расстреливали на месте, а животы вспарывали и погонами набивали, чтобы неповадно было контрреволюцию разводить.

Вульф. Позвольте, господа, вы же сами обещали нам полную свободу слова, а теперь на попятный двор?!

Мымриков. Что бы ты понимал в пролетарской свободе слова, что она значит и какая из себя есть! Эй, ты, мадам Выездная, а ну клади колбасу назад! Ишь раскатала губу на народную колбасу! А ты, желтобилетница, чего все молчишь?

Проститутка. А чего говорить-то?

Мымриков. А чего ты говорила, когда под клиентом прела? То же принародно и говори.

Проститутка. Я ничего не говорила.

Мымриков. Так-таки ничего?

Проститутка. Ну, говорила: «Угостите лафитом, дядя».

Мымриков. Вот это самое и тверди.

Петергаз. Мне еще этот химик не нравится. Ты, химик, давай бросай свою посуду и включайся в воспитательную работу, вместо того чтобы на линию ЦК критику наводить! А то трудящиеся подумают, будто у нас князья все больше парнокопытными занимались, а не гнобили простой народ. Насчет этого футуриста – ладно, он хоть заумное говорит, но ты, долгогривый, смотри у меня, чтобы даже не заикался про международную обстановку, а то я тебя показательно на кажу!

Мымриков. И что вы все лясы точите? Вы давайте разводите картеж, налегайте на спиртное, наяривайте развратные действия… одним словом, выявляйте свое классовое нутро!.. Ну все, митинг окончен, давай, товарищ Петергаз, запускай народ.

Заведующий губпросветом широким движением распахнул двери, и залу снова наполнила давешняя толпа.

о. Восторгов. Делать нечего, господа, давайте садиться за преферанс. А то товарищ Мымриков в лучшем случае лишит нас пайки, и завтра придется разыгрывать роль на пустой живот.

Вульф. Так ведь четвертого нет, какой же может быть преферанс без четвертого игрока?

Проститутка. Угостите лафитом, дядя.

Вульф. Ах, оставьте пожалуйста, не до вас!

Сидоров. Эй, господин стихотворец, не желаете ли перекинуться в преферанс?

Иванов-Степной.

Поэт, друзья, лишь с виду человек,

Из плоти он, и так же жаждет пищи,

Как жалкий раб и грозный властелин,

Но духом он парит над облаками,

Где ангелы очерчивают лёт,

И с горних палестин взирает скорбно,

На смертный люд и смертные дела…

Чемоданов. Признаться, господа, я эту аллегорию не постиг.

Иванов-Степной.

Не всякому дано уразуметь

Поэта глас. Но выражаясь просто,

Я в карты не играю, господа.

о. Восторгов. Так бы сразу и сказал.

Выездная. Я очарована вами, Иванов-Степной, вы маг и большой поэт! Какая грация в каждом слове, какая трансцендентность мысли, и в то же время какая дерзкая простота!

1-й Зритель. Точно по писаному шпарят, гады!

2-й Зритель. Вот в четырнадцатом году забрел я это спьяну в Народный дом. Так что вы думаете – там у них разыгрывали ту же самую катавасию, только еще было пение про любовь. И который стишки сочиняет, то же самое присутствовал, – его потом застрелили, и то баба за мужиком увивалась, то мужик за бабой, но у нее уже генерал.

Марфуша. И до чего же складно обделывают свои отношения господа! А у тебя, Ваня, одна песня: айда блудить.

Мымриков с Петергазом настороженно наблюдали за тем, что происходило по ту сторону забора, в импровизированной гостиной, прислушивались к каждому слову и при этом выражение лиц у обоих было такое, словно они уже взяли на мушку каждое действующее лицо.

Мымриков. Послушай, товарищ Петергаз, а почему бы тебе для полноты картины не сесть с этой контрой за четвертого игрока? Ты ведь, я знаю, в старое время поигрывал в преферанс.

Петергаз. Когда это было-то, при царе Горохе, да еще в зарентуйской ссылке, куда даже газеты не доходили, и такая там, доложу тебе, господствовала зеленая скукота, что хоть волком вой!

Мымриков. Эвон как царизм карал революционную молодежь!

Петергаз. А разве ты, товарищ Мымриков, царские узилища не прошел?

Мымриков. Я с пятого года мыкался в эмиграции и каких только лишений не претерпел! Однако ты мне зубы-то не заговаривай, а давай садись за четвертого игрока. Как ты отвечаешь в губернии за политпросвет и не можешь организовать массы – корячься сам.

Петергаз, повздыхав, отпер калитку, нехотя прошел к ломберному столу, шумно уселся на резном стуле и сорвал обертку с колоды карт.

Проститутка. Угостите лафитом, дядя.

Петергаз. Я тебя сейчас так угощу, что потом придется стирать штаны!

Чемоданов. Гражданин Петергаз, соизвольте распорядиться, чтобы мне доставили полфунта уксусной кислоты.

Петергаз. Это еще зачем?

Чемоданов. Видите ли, для чистоты опыта штамм необходимо обработать уксусной кислотой.

Петергаз. Да иди ты со своим штаммом! Тут, понимаешь, господа полковники с бубновой дамы под туза ходят, а у тебя всякие глупости на уме. Гражданин Вульф, мать твою так, ты что, не знаешь, что под игрока нормальные люди заходят с «семака»?! Тебя что, в академии ничему не учили, или это вылазка против руководителя, которому подчиняется губпросвет?!

Вульф. В тактике вы, гражданин Петергаз, может быть, что-то и смыслите, но, простите, в стратегии вы профан. И прошу вас, смените тон. Мой прадед с Пушкиным был на «ты».

Заведующий губпросветом впал в задумчивость, прикусив нижнюю губу, наклонил голову несколько набок и сделал ход.