Приключение на миллион - Питер Мейл Страница 47

Беннетт потянул на себя штуковину, которая висела на цепочке рядом с дверью, и услышал двойной удар колокольчика, приглушенный толстыми стенами.

— Ты когда-нибудь разговаривала с монахом?

Анна отрицательно покачала головой.

— А они похожи на раввинов?

— По-моему, не очень. По крайней мере эти.

Дверь со скрипом приоткрылась, и из-за нее показалось загорелое лицо под облаком курчавых седых волос. Монах медленно, подобно черепахе, высовывающейся из панциря, вытянул шею, оглядел их и спросил довольно приветливо:

— Вы сбились с пути, дети мои?

— Вообще-то нет, — сказал Беннетт. — Мы приехали повидать отца Жильбера.

— Да? — Лицо монаха так же медленно приобрело выражение удивления, как будто Беннетт открыл ему какую-то тайну. — Но отец Жильбер, да хранит его Господь, сейчас дегустирует. Он всегда дегустирует перед вечерней трапезой, иногда по многу часов подряд. Так велика его преданность нашему делу. Но вы, как я вижу, приехали издалека, чтобы повидать его, поэтому, прошу вас, входите. — Он распахнул дверь пошире и поманил их рукой.

Теперь они могли разглядеть, что он был одет в простую рясу из грубой темно-коричневой шерсти, подпоясанную бечевкой. На груди его на кожаном ремешке висела серебряная чашечка для дегустаций. Он пошаркал стертыми сандалиями по каменным плитам пола и провел их через высокую арку в длинную четырехугольную комнату. Анна и Беннетт остановились на пороге и с любопытством огляделись — лучи заходящего солнца проникали сквозь высокие стрельчатые окна и бросали причудливые тени на сидящих за столом монахов.

Их было около десяти — облаченные в темно-коричневые рясы фигуры, похожие на огромных, прикрытых колпачками соколов. Лиц под низко надвинутыми капюшонами совсем не было видно — все они склонились над своими вместительными, широкими стаканами. На столе были расставлены группы бутылок без наклеек и надписей. В комнате царила тишина, прерываемая только коллективным забором воздуха в десять пар ноздрей, совершаемым с регулярным интервалом.

Анна прошептала вопрос на ухо Беннетту, который прошептал его монаху:

— Что здесь происходит?

Монах приблизил к ней свое серьезное, строгое лицо.

— Отец Жильбер ведет братию свою по пути глубокого вдыхания.

— А зачем они все надели капюшоны?

Монах сомкнул пальцы обеих рук, поднес их к кончику носа и поднял глаза к небу.

— Таким образом они могут лучше постигнуть и впитать в себя суть божественных миазмов, что поднимаются от их бокалов, дочь моя.

— Букет, — сказал Беннетт Анне. — Они нюхают букет.

— Что, в этих колпаках? Ни за что не поверю.

Вокруг стола возникло оживление и раздалось разноголосое бормотание, монахи обменивались впечатлениями от ощущений, только что полученных их носами. Беннетт выхватывал обрывки комментариев и переводил их Анне: «ванильный тон…», «хорошо сбалансированная фруктовая нота…», «явно выраженная зрелость, удивительная в молодом вине, правда, братья?..», «чувствуются специи, дубовая отдушка, не слишком утонченный вкус, но не совсем безнадежный…».

Сидящий на председательском месте отец Жильбер поднял свой стакан.

— Что же, братья мои. Снимайте шляпы и воздадим должное нашему маленькому святому негоднику! — Он сбросил капюшон и только поднес стакан к губам, как заметил стоящих у двери Беннетта и Анну.

— Постойте. Кто тут у нас? — Он привстал и пригляделся к Беннетту, приставив палец к подбородку. — Что я вижу? Не обманывают ли меня мои глаза — это вы, мой мучимый жаждой прошлогодний путник? Вы, героический англичанин, способный в одиночку уложить полдюжины бутылок? Так и есть! Радость, вот радость-то. Проходите сюда, сын мой. Позвольте мне поприветствовать вас.

Жильбер заключил Беннетта в свои ароматные объятия и со смаком расцеловал его в обе щеки. На Беннетта дохнуло запахом вина, смешанным с запахами конского навоза и теплой шерсти рясы. Лицо Жильбера — большое, круглое, загорелое почти до черноты — сияло от счастья (по крайней мере, Беннетту было приятно думать, что оно сияло от счастья, хотя он предполагал, что это литр молодого вина, откушанный за обедом, привел отца-настоятеля в такое прекрасное расположение духа). Он представил Анну, которую тоже тепло приветствовали, расцеловали и повели вместе с Беннеттом знакомиться с остальными монахами.

Сидящая за столом братия не уступала аббату ни в округлости лиц, ни в свежести цвета лица, а некоторые даже превосходили его по степени одутловатости и красноты в области носа и щек. Все они улыбались, приветственно кивали и поднимали свои стаканы, по мере того как отец Жильбер представлял их гостям и описывал их монашеские обязанности.

— Брат Люк — опытный менеджер по продажам, мы производим приличное крепленое вино для святого причастия, которое продаем в страны третьего мира. А брат Ив занимается развитием новой для нас продукции, в основном ликеров и наливок, хотя в душе он остается преданным настоящему абсенту. Ах, хитрец, хитрец.

Анна взглянула на брата Ива, маленького, похожего на нахохлившегося, но благодушного воробья со слегка слезящимися глазами — воплощенного антипода понятию «хитрец».

— А что плохого в абсенте?

Отец Жильбер постарался принять суровый вид.

— Потому что это незаконно, дорогая моя. Производство абсента уже много лет как запрещено. Но это действительно божественный напиток. Если у нас еще осталась капелька, мы можем попробовать за ужином. И пищеварению помогает, и сны будут сниться превосходные.

Он продолжил представлять им свою братию. Одни занимались упаковкой, другие решали финансовые вопросы, третьи заведовали маркетингом, четвертые отвечали за рекламу и связи с общественностью. Как объяснил гостям отец Жильбер, во Франции с давних времен существует связь монашеских орденов с богоугодным процессом потребления алкоголя. Поэтому Жильбер считает своей благородной миссией продолжать, развивать и укреплять эту связь, с одной маленькой разницей — ему наплевать на духовные требования обычных монастырей. К нему могут приходить люди разных конфессий, и всем будет оказан одинаковый почет и уважение. Другими словами, его монастырь — это скорее небольшая винная корпорация, уютно устроившаяся в налоговом рае католицизма.

— Неужели вы вообще не платите налогов? — спросил Беннетт. — Ни сантима?

— Боже милосердный, ну конечно же нет! Ни одного сантима. — Отец Жильбер даже передернулся от отвращения. — Что за низкое, кощунственное изобретение, эти налоги! Мы не хотим иметь с ними ничего общего. Дом Периньон не платил налоги. А почему же мы должны?

— Но ведь вы не производите шампанское? — спросила Анна.

— Нет, дитя мое, не производим. Здесь неподходящие погодные условия. Но что такое шампанское, если разобраться? Пердящий виноград, вот что это, и ничего больше! — Отец Жильбер залился раскатистым смехом. — Ха-ха-ха, только не говорите нашим друзьям из Реймса. Вряд ли они со мной согласятся.