Путь длиной в сто шагов - Ричард Ч. Мораис Страница 47

А прямо напротив, рядом с сорбоннским коллежем Сен-Барб, стоял элегантный «Монте-Карло», отделанный латунными пластинами многоквартирный дом, где, как было известно, любовница покойного французского президента, пламенного социалиста, владела в четвертом этаже роскошными апартаментами, декорированными в стиле дореволюционной Франции. Перед резными дверьми «Монте-Карло» на страже стояли одетый в униформу швейцар и две пальмы в кадках.

Безусловно, окружение было прекрасное.

– Ну, молодой человек? Подходит вам это помещение?

– Bien sû-sûr. Ко-конечно, – запинаясь сказал я. – Место чудесное. Но я не знаю, могу ли я себе его позволить.

– Пф-ф! – фыркнул граф, взмахнув рукой. – Это частности. Мы что-нибудь придумаем. Дело в том, что мне нужен хороший арендатор, надежный, а высококлассный ресторан – ну, скажем так – отвечает моим личным вкусам и интересам. А вам, как я полагаю, нужен хороший адрес, чтобы обратить на себя внимание. Так что наши интересы совпадают. А это в делах ужасно важно. Вы согласны?

– Да.

– Ну вот и договорились.

Он подал мне свою пораженную артритом руку.

– Благодарю вас, господин граф! Благодарю! Вы не пожалеете о своем решении, обещаю.

Я потряс его руку, довольно энергично, и в первый раз за все это время аристократ улыбнулся, показав желтоватые зубы.

– В этом я уверен, – сказал он. – Вы талантливый молодой шеф, вот почему я вас поддерживаю. Не забудьте этого в будущем. А сейчас не беспокойтесь. Я велю своему адвокату поскорее связаться с вами, чтобы обсудить все детали.

Граф де Нанси Сельер стал не только моим арендодателем, но и лучшим моим клиентом. «Бешеная собака» стала «его» рестораном, как он часто говорил. Но даже и это полностью не дает представления о его роли в моем будущем: граф был, по сути, кем-то вроде доброго духа, охранявшего меня и всегда заботившегося о моих интересах.

Арендная плата, на которой мы сошлись, в первые два года составляла всего пятьдесят процентов от среднерыночной, но даже в последующие годы граф повышал ее лишь ненамного и обычно в связи с увеличением стоимости страховки или для покрытия инфляции. В общем, в последующие годы граф сотни раз помогал мне всевозможными способами, в том числе тем, что с самого начала открыл мне в его собственном банке на отличных условиях кредит в четыреста тысяч евро, которых мне не хватало для воплощения своего двухмиллионного проекта.

Но более того – он мне просто нравился. Граф де Нанси был угрюмым брюзгой, это правда, но он также был очень добр к тем, кто давал ему возможность проявить великодушие, и обладал прекрасным чувством юмора. Когда, например, один из моих младших официантов опрометчиво спросил графа, осталось ли у того в желудке место для десерта, он посмотрел на парня как на идиота и сказал:

– Любезный мой, гурман – это человек, обладающий талантом и силами для того, чтобы продолжать есть даже тогда, когда он не голоден.

Однако в первый день, в тот миг, когда в ответ на мой вопрос о стоимости аренды граф фыркнул, в глубине души я уже знал, что произошло. Это фырканье, такое надменное и снисходительное, было мне хорошо знакомо. И хотя доказательств у меня не было (вернее, я их так и не получил), но в тот же миг я понял, что появление в моей жизни графа де Нанси Сельера и его дома было каким-то образом подстроено мадам Маллори.

Потому что, как иначе объяснить то, что лучший клиент «Плакучей ивы» вдруг стал моим арендодателем и лучшим клиентом в Париже – будто его передали из рук в руки, как эстафетную палочку?

– Гассан, ты меня пугаешь, – сказала мне по телефону мадам Маллори довольно резко и холодно, когда я заговорил с ней о графе де Нанси. – Я начинаю уже думать, что ты принимаешь наркотики – вечно ты бежишь ко мне со своими параноидальными фантазиями. Честное слово, ты когда-нибудь видел, чтобы я поощряла кого-либо из моих клиентов тратить деньги в ресторане конкурента? Да сама мысль об этом абсурдна.

Запах краски, разговоры на повышенных тонах, телефонные звонки, хождение по супермаркетам, собеседования, бланки заказов, снова жаркие споры – а потом работа допоздна и на износ. Мехтаб командовала рабочими, переделывая дом номер одиннадцать согласно моим подробным рисункам и эскизам. Я, в свою очередь, когда меня не звали принять решение относительно какого-нибудь фрагмента лепнины или цвета краски, работал прежде всего над подбором кандидатов на ключевые должности ресторана. После сотен часов собеседований на должность шеф-повара я выбрал Сержа Путрона, фигура которого напоминала огромную репу, уроженца Тулузы и парня довольно сурового – его я встретил, работая в «Гавроше». С ним бывало сложно, и часто Серж весьма жестко обращался с подчиненными, но при этом умел поддерживать на кухне строгую дисциплину, и я знал, что он сможет стабильно, вечер за вечером, обеспечивать прекрасное приготовление блюд. А в обеденном зале у меня будет Жак, мой метрдотель, ветеран трехзвездочной «Л’Амбруази», такой элегантный и изящный, похожий на великосветскую копию Шарля Азнавура, всегда готовый очаровать посетителей.

Первый отзыв о нашей работе мы получили вскоре после открытия. Его напечатали в «Монд», и я не могу не признать, что был ужасно растроган, прочитав вежливые похвалы себе и своему ресторану в том августовском выпуске газеты, являвшейся главным печатным органом французского истеблишмента, определяющего общественное мнение. Эта статья привлекла внимание к ресторану, как и расходившиеся все шире рассказы наших посетителей, в особенности целого отдела по связям с общественностью в одном лице, принадлежащем графу де Нанси Сельеру, которому, разумеется, у нас в ресторане был предоставлен собственный столик. Именно тогда, вскоре после открытия и на следующий день после того, как я получил свою первую мишленовскую звезду, но задолго до того, как я получил вторую, за один из столиков нашего ресторана сел человек, которому суждено было сыграть огромную роль в моей жизни и в продолжении моей истории.

Когда в кухню вошел Жак, чтобы передать новые заказы, я как раз готовил там конфи из дорады с лимоном – daurade aux citrons confit. Не поднимая глаз, он вложил листочки с заказами в соответствующие ячейки и лаконично сообщил мне, что меня ожидают в обеденном зале, столик восемь. Возвращаясь в зал, мой метрдотель выглядел необычно суровым и взволнованным; я заключил, что какое-то важное лицо недовольно ужином.

– Серж, смените меня. Я должен выйти в зал, – окликнул я, стараясь перекричать звон кастрюль и стук сабо поваров и их подручных, которые бегали вдоль стальных плит по кафельному полу.

Серж буркнул, что слышит меня, и крикнул:

– Забирайте!

Мой комми заставил меня сбросить заляпанный жиром халат и помог надеть свежий, только что из прачечной.

«Бешеная собака» в тот вечер была полна, и, выйдя из кухни, я кивнул паре постоянных посетителей. Столик номер восемь находился в центральном зале, это был один из лучших столиков, и я знал, что за него усадили бы только какую-нибудь знаменитость.