История моего безумия - Тьерри Коэн Страница 47

Главная тема романа – смерть. Она присутствовала в большинстве прологов моих предыдущих текстов: так я давал понять, что впереди головокружительные приключения.

Однажды Господин Издатель поинтересовался, почему я так поступаю. Все просто: смерть и болезнь очень жестоки, все наносное, поверхностное становится неважным, и человек возвращается к истинному смыслу своего существования. Болезнь и смерть заставляют нас говорить вполголоса и не заноситься, мы забываем о суетном и начинаем думать о жизни и судьбе.

Все так, но сегодня я впервые пишу о собственной смерти. Это особенно вдохновляет: любой автор позавидовал бы такому уникальному сюжету. Нужно выжать из него все возможное.

Мной овладевает азарт, я забываю о заточении и испытываю удовольствие – нездоровое, даже патологическое, но понятное тем, кто вечно ищет главный сюжет своей жизни.

В данном случае – сюжет собственной смерти.

* * *

Я завтракал и перечитывал написанные накануне страницы. На экране появилось лицо Джима.

– Пролог хорош, – сказал он. – Слегка претенциозен, да и стиль, как всегда, хромает, но мне понравилось, что ты превратил финал истории в наживку. Умеешь заинтриговать читателей, что и говорить.

– Ждешь благодарностей за комплимент?

Он пропустил колкость мимо ушей и продолжил:

– Ты смирился со своей участью. Я это оценил.

– Такой уж у меня стиль…

– Теперь опиши, каким ты был до публикации первого романа.

– Я был хорошим человеком.

– Это банальное определение, а мне нужны слова, фразы, главы, которые позволят читателю понять, какой смысл ты в него вкладываешь.

– Расскажешь, зачем ты все это делаешь?

– Когда закончишь первую часть истории.

Камера погасла.

Да, я был хорошим человеком.

День 4-й

Я писал первые главы и заливался слезами. Рассказ о счастливых временах, когда мы с Даной жили вместе, был пыткой и наслаждением. Слова выпускали на волю воспоминания, пробуждавшие прежние чувства. Я уподобился заброшенному дому, в котором неожиданно открыли двери и окна.

Джим не показывался три дня, но я знаю, он там, по другую сторону экрана – следит, как продвигается работа. Мне мешает его скрытое присутствие. Я представляю, как он злорадствует над моими сомнениями, насмехается над «убогостью» стиля, и выхожу из себя.

Сегодня утром он наконец появился и с места в карьер сообщил:

– Я разочарован. Ты слишком скупо описал молодые годы.

– А по-моему, я рассказал вполне достаточно, чтобы быть понятым.

– Возможно… но ты обошел молчанием детство, учебу в колледже и университете.

– Это никому не интересно. Я родился, когда встретил Дану.

– Ах-ах-ах, как красиво, – съязвил он. – А потом бросил ее. Черная неблагодарность! Особенно если учесть, как много она сделала, чтобы ты преуспел на литературном поприще!

– Да, бросил и снова стал жалким придурком.

– Другой бы спорил… Не меняй тему – я тобой недоволен.

– Повторяю – я включил то, что считал нужным. Но ты можешь поделиться со мной воспоминаниями… обо мне и объяснить причины своей ненависти.

Он заговорил не сразу:

– Ты был посредственностью, но красивой и спортивной, поэтому тебя любили. Я терпеть тебя не мог – по тем же причинам. Мир так устроен, что знания, ученость не гарантируют человеку симпатий окружающих. Все, чего человек добился благодаря упорному труду и силе воли, гроша ломаного не стоит в глазах дураков. Зато они превозносят до небес врожденные таланты. Я работал, как зверь, чтобы вырваться из своей среды, получал лучшие оценки, преподаватели меня уважали, но больше никто даже не смотрел в мою сторону, не восхищался моими успехами.

– Ошибаешься! Неуважение к уму тут ни при чем. Ты просто не вызывал симпатии! Был мрачным, замкнутым, заносчивым! Некоторые ребята – не такие одаренные от природы, как ты, но добрые и остроумные, – легко заводили друзей. А ты смотрел на всех свысока, отталкивал любого, кто пытался с тобой сблизиться.

– Что ты называешь симпатией? Способность всегда, в любой ситуации, говорить то, что хотят услышать другие? Притворство, побуждающее смеяться над несмешными шутками? Ты считаешь милыми людей, которые вечно изображают кого-то другого? Ты сказал, что некоторые наши соученики были остроумными. А тебе известно значение этого слова? Ни у одного из вас не было чувства юмора! Все ваши шутки звучали непристойно, омерзительно.

– Не понимаю… ты так сильно нас презирал, но тебя почему-то заботил наш образ жизни…

– Я верил, что наступит день и мои усилия будут вознаграждены. Меня полюбят таким, какой я есть – за образованность и тонкий ум, – а вы все сольетесь с общей массой безликих невежд. Станете частью народонаселения, способного только набирать кредиты и потреблять, жаждущего, чтобы все было «не хуже, чем у других»: маленький дом, маленькая машина, безделушки-сюськи-пуськи! Мне была уготована иная судьба.

– И какая же?

Он шумно задышал, глаза остекленели, рот скривился от омерзения, навеянного болезненными воспоминаниями.

Я ждал продолжения, но Джим неожиданно отключился.

День 6-й

– Получилось еще хуже, чем я ожидал, – объявил вечером Джим, прочитав третью главу.

– О чем ты говоришь? О моем стиле?

– Нет, насчет стиля у меня давно нет иллюзий. Я имел в виду легкость, с которой ты нашел издателя.

– Иногда так бывает, каждый год выходит масса дебютных романов.

– Ты прав… – В его голосе прозвучала горечь.

– Почему тебя это так бесит? Ты предрекал мне унылое, посредственное будущее, но ошибся. С кем не бывает… В прошлый раз ты закончил разговор фразой: «Мне была уготована иная судьба». Объясни.

Он отвел взгляд и погрузился в свои мысли. Прошло несколько невыносимо долгих секунд.

– Я хотел стать писателем, – с ноткой меланхолии в голосе произнес он наконец.

Зависть! Неужели движущей силой его ненависти могло стать это детское чувство? Он презирал меня, как никого другого, считал пустышкой, воображалой – и завидовал? Не мог простить, что я преуспел там, где он потерпел неудачу?

– Я прочел всех классиков, – продолжил Джим. – Был первым по литературе. Преподаватели читали вслух мои сочинения, приводили их в пример. Я поступил на филологический факультет, встретил там блестящих студентов, конкуренция меня возбуждала, заставляла работать еще усердней. Я всегда получал высшие баллы, профессора мной восхищались, сокурсники завидовали. Я был уверен в своем предназначении. Знал, что напишу великолепный роман и критики назовут меня самым талантливым писателем страны.