Кремлевский опекун - Александр Смоленский Страница 48

– Из одной семьи? У меня не было семьи... Что вы хотите этим сказать? – Голос Димы дрожал от волнения.

– Была семья. И ты, кажется, меня верно понял. Я хочу сказать, что вы с Настей брат и сестра!

– Как это? Нет! – непроизвольно воскликнула Настя.

Сердце у нее словно оборвалось. Она наконец-то тоже поняла, что имеет в виду их опекун.

– Этого не может быть! Мы не брат и сестра. Мы муж и жена. Почти что... Я бы знала... я бы почувствовала... Мы никогда раньше не видели друг друга.

Узнай она раньше, хотя бы полгода назад, что Димка ее родной брат, душа бы прыгала от счастья. Еще бы! Рядом с ней появился родной человек! Она всегда тайно мечтала об этом, еще в детдоме тешила воображение, часто в деталях рисовала эту счастливую сцену, поощряла в себе чувства, которые будет испытывать. От этих наивных детских фантазий на душе становилось легче.

И вот... Сенсационная новость не принесла ни радости, ни облегчения. Только обреченное осознание страшного греха. Теперь они останутся один на один со своей сокровенной тайной. И еще – им запрещено любить друг друга. Да и как можно любить, если они брат и сестра? А как теперь сказать мужчинам о том, что она беременна? Своим природным острым женским чутьем она ясно ощутила, что над их будущим ребенком нависла грозная опасность. Нельзя об этом никому говорить. Они заставят ее сделать аборт. Нет! Только не аборт! Она не хочет аборта. Она не позволит аборта! Это все неправда, никакие они не брат и сестра. Добровольский специально так говорит. Если он не знал об этом, когда забирал их из детдома, откуда узнал сейчас? Впрочем, какая уже сейчас разница. Главное, чтобы никто пока не узнал про ребенка...

С Добровольским проще, он и так редко бывает в доме. Но Димка?! Правда, вот уже несколько дней он не только не подходил к ней, но вообще старался не появляться в доме. Это, конечно, облегчает задачу, несмотря на то, что живот у нее совсем небольшой, скрывать становилось все труднее. Во всяком случае, от близких людей.

Хорошо еще, что и в школе, и дома все свыклись с ее мешковатыми нарядами. Она носила платья широкого покроя, под которыми животик был незаметен. Но физическое состояние изменилось. Теперь она уже не могла, как раньше, бегать с полными ведрами, таскать огромные сумки. Ее юный организм не дозрел до того, чтобы распуститься весенним цветком, и набухшая почка угрожающе провисала под собственной тяжестью на хрупкой веточке.

Настю вдруг неожиданно сильно затошнило и повело. Она тихонько огляделась – заметил ли кто в зале ее состояние? Вроде нет. Чтобы не привлекать к себе внимания, она еще ниже опустила голову.

В этот момент как раз на сцене говорили опять о каких-то извращениях. «Ну сколько это может продолжаться? – невольно подумала она. – Как здорово было бы обвенчаться с Димой еще тогда, когда он работал при церкви. Или на худой конец расписаться в загсе! Как все потом стало бы легко, просто и светло. Может, тогда все эти моралисты заткнулись бы и перестали их травить, обвинять, тыкать пальцем. И вообще какое дело окружающим до наших с Димой отношений?»

Ее вновь одолел приступ тошноты и головокружения. Терпеть уже стало просто невозможно. Она медленно встала и, не замечая косых, злорадных взглядов, пошла через весь зал к выходу. Ее мутило и тогда, во время первой беременности. Первый приступ случился задолго до того, как Добровольский застал их с Димой в кровати. Она варила обед, и от вроде бы привычных запахов ее вдруг стало тошнить. Настя успела добежать до туалета. По всему телу растеклась необычная слабость, будто она только что перетаскала на себе двухпудовые мешки. Потом ее вырвало и сразу наступило облегчение. Настя успокоилась и решила, что просто отравилась. Когда вечером вернулись Владимир Андреевич и Дима, она пристально за ними наблюдала, однако ни один, ни другой никаких признаков недомогания не проявляли и с большим аппетитом уплетали все подряд. Бывает, решила маленькая хозяйка, хотя неосознанное чувство тревоги прочно поселилось в ее сознании. Поэтому, когда ей опять стало дурно, она уже знала, как поступить. Где-то, кажется, вычитала, а может, услышала по телевизору, что если месячные задерживаются... Нет, такого не может быть!.. Настя стала лихорадочно загибать пальцы на руке, но каждый раз сбивалась со счета. Она не знала, что надо запоминать дни, путалась, начинала снова.

Настя впала в панику, голова пошла кругом, когда с ней дома случился новый приступ тошноты. Неужели она все-таки и впрямь опять беременна? Как в первую беременность, она вышагивала по комнате из угла в угол и думала – что же делать? Если окружающие узнают, ее немедленно закидают камнями, вымажут дегтем, загрызут. Что скажет Владимир Андреевич? Что подумают в школе? Как отреагирует Дима, он ведь сам пока мальчишка? По вечерам, прежде чем погрузиться в сон, она мечтательно вытягивалась на кровати, бережно клала руку на слегка округлившийся живот и мысленно или шепотом разговаривала с малышом. Она высказывала ему все, что накопилось за день на душе, восполняя этими беседами неудовлетворенную жажду общения. Ей казалось, он ее слышит и понимает. Постепенно от пальцев ног до корней волос, ее наполняло теплое ощущение радости и полноты бытия, и тогда она засыпала с улыбкой на лице. Однако время шло. Весна с готовностью и даже поспешностью уступала место жаркому лету. Народ облегченно выползал из курток и жакетов, подставляя солнцу выбеленные зимними холодами лица и тела.

– Ну, ты и отъелась на дядькиных харчах! – подтрунивали ничего не подозревающие одноклассницы, когда ей пришлось скинуть кое-что из своего балахонного одеяния.

Беременность по-прежнему никто не подозревал, но природа делала свое дело: вызревающий плод преобразил фигуру, готовя юный организм к родам. Мальчишки уже просто не успевали глотать собственные слюни, разбуженные гормоны бунтовали, вырывались из оков.

Хорошо, что впереди были каникулы. В этом Насте виделось спасение от всех бед. Она с тревогой, неумело подсчитывала дни, оставшиеся до родов: если все сложится нормально, ей не придется пропускать занятия, не надо будет объяснять и оправдывать свое отсутствие. О том, где и как рожать, что делать, когда ребенок появится на свет и во весь голос заявит о себе, она просто не думала, твердо зная лишь одно – что бы ни произошло, никто не сумеет отнять его у нее.

Роды начались неожиданно. Дома никого не было. Добровольский на неделю укатил в Москву по какимто одному ему ведомым делам, а и без того отдалившийся от нее Дима вел себя и не как любовник и не как брат. Днями и ночами он пропадал на рыбалке с понаехавшими на летний сезон гостями. Насте стало страшно одной, хотя отсутствие домочадцев многое упрощало.

Когда появились первые редкие схватки, она почему-то опять решила, что отравилась или объелась чем-то. Но схватки участились, трусики пропитались странной влагой, и она догадалась, что скоро родит. Уже нельзя было ничего задержать, ни ускорить. Момент, о котором она не хотела думать, но которого ждала с затаенной радостью и нетерпением, подоспел сам собой.

Дальше Настя действовала, полагаясь лишь на свой женский инстинкт и бессистемно нахватанную информацию. До боли сжав зубы, она добралась до ванной и наполнила ее теплой водой. Где-то она вычитала, что если ребенок появляется на свет в воде, у него появляется несколько минут, чтобы приспособиться к новой жизни. Тем временем схватки участились. Она ощутила, что стали отходить воды. На ослабевших ногах она из последних сил перелезла через край ванны и улеглась в приятно согревающую воду.