Предательство - Карин Альвтеген Страница 48

Пораженная, она перечитала надпись еще раз. Кто он на самом деле? Какие еще тайные стороны его личности ей не удалось обнаружить за прожитые годы? Она была уверена, что с помощью этого дневника он честно пытается доказать, что любит ее. И готов на все. Может, именно этот вывод он сделал, пока ее не было рядом? Он действительно хочет попытаться еще раз.

На глаза навернулись слезы, и она почувствовала, что злоба и ненависть, переполнявшие ее все последние дни, отступают, а на их место приходит безграничная грусть. Расслабившись, она ощутила безумную усталость и, совершенно обессиленная, забралась под одеяло. А вдруг шанс все-таки есть? Но как простить? Разве она сможет когда-нибудь снова доверять ему? Но какая же она мать, если не даст ему еще один-единственный шанс — ради Акселя? Непростительно не то, что он влюбился в другую — это как раз понятно, учитывая, каким был их брак. Рану от его предательства и лжи она никогда не сможет залечить. Ужасно то, что он не рассказал обо всем честно, не объяснил, не дал ей шанс отреагировать и оценить реальные обстоятельства. Человек, которого она считала самым близким, ради собственных интересов причинил ей такую боль. Разве она сможет уважать его после того, как он повел себя как трус?

Она легла на подушку и закрыла глаза. Забыть обо всем, уснуть, проснуться, стряхнуть с себя кошмарный сон и сделать так, чтобы все было как раньше.

Может быть, ей хватило бы одного его слова. Единственного слова, но сказанного открыто и честно, — и она попыталась бы еще раз. Попыталась бы уважать его как мужчину.

Открыто и честно сказанного «прости».

Она проснулась оттого, что дверь спальни распахнулась. Удар, и ручка оставила глубокую вмятину в мягкой стене из гипсокартона, а звук заставил ее в страхе сесть на кровати.

— Какая же ты дрянь!

Она бросила взгляд на будильник. Четверть шестого. Она проспала больше шести часов.

— Что случилось?

Осторожно.

Он ухмыльнулся.

— Что случилось? А ты как думаешь? Тебе никогда не приходило в голову, что я должен первым узнать, что ты собираешься развестись и вышвырнуть меня из дома?

У нее перехватило дыхание.

— Как ты считаешь, приятно узнать об этом от твоих родителей? Стоишь как лох и ничего не понимаешь.

Сердце стучало. Контроль утекает от нее, капля за каплей.

— Зачем ты говорил с ними?

Идиотский вопрос, она и сама это понимала. Он — качая головой в откровенном отвращении — тоже.

— Потому что они спросили, когда мы собираемся забрать Акселя.

Черт. Все катится к чертям собачьим.

— Что будет, если ты когда-нибудь обрубишь наконец эту пуповину?

— Жить с тобой это, черт возьми, то же самое, что быть женатым на твоих родителях. Они же как... Как эти игрушки, лизуны, — прилипли и волочатся за тобой следом и лезут во все подряд. Ой, они же так все понимают! — И дальше, слащавым голосом, словно передразнивая: — Бедняжка Хенрик, как ты себя чуууувствуешь... — Все его тело выражало отвращение. — Как ты могла рассказать им все, не поговорив со мной? Впрочем, ничего удивительного, ты всегда так поступала, а тут, подумаешь, развод, ерунда какая-то. Это они виноваты в том, что все так сложилось.

Она мгновенно разозлилась:

— Мои родители всегда шли нам навстречу. Чего не скажешь о твоих!

— По крайней мере, они не вмешиваются в нашу жизнь.

— Вот это точно!

— Лучше так, чем как твои. Ты всегда считала, что они главнее, чем я. Как будто твоя семья — это все еще они.

— А это так и есть.

— Вот видишь. Может, ты тогда и детей с ними заведешь? И жить будешь с ними? А трахаться сможешь со своим любовником, как обычно.

Ударив кулаком по притолоке, он скрылся в кухне. Она отправилась следом. Он стоял, склонившись над столешницей и напряженно дышал.

Да как он смеет?

— Что ты, черт возьми, имеешь в виду?

Он повернул голову и посмотрел на нее.

— Прекрати притворяться. Он все рассказал.

— Какой еще, к дьяволу, он?

На его лице появилась презрительная улыбка.

— Как можно быть таким убожеством? О тебе много всякого можно сказать, но я никогда не подумал бы, что ты настолько труслива.

— И это говоришь ты!

Он замолчал. Она поняла, что попала в точку и что перевес снова на ее стороне. Но надолго ли? Что она может знать, а чего не должна? Она не должна знать о Линде, хотя только этим знанием можно оправдать все, что она совершила. Впрочем, теперь продуманная ею схема изменилась и весь порядок нарушился. Теперь все может обратиться против нее.

— И что же это за «он», который тебе все рассказал?

— Прекрати, Эва. Говорю тебе, мне все о тебе известно, ты можешь прекратить играть. Ты хочешь, чтобы он переехал сюда, и для этого выгоняешь меня?

— Что ты несешь? Кто «он»?

Мгновенным движением он швырнул на пол блюдо с фруктами. Острые керамические осколки и катящиеся по свежеотполированному паркету апельсины и яблоки.

Он направился в спальню.

Она последовала за ним.

— А нельзя ответить вместо того, чтобы ругаться? В том, что у тебя нет ответа, блюдо не виновато.

Он открыл верхний ящик комода и начал рыться в ее белье.

— Что ты делаешь?

— Куда ты его засунула?

— Что?

— Этот роскошный дневник, который ты получила?

— Ты хочешь, чтобы я тебе его вернула?

Он остановился и пристально посмотрел на нее:

— Остановись наконец! Я специально оставил его на кровати, чтобы ты поняла, что я заметил и его, и этот омерзительный клок! Сколько лет этому мерзавцу? Медальонами вы тоже обменялись? А что, тебе пойдет, если ты повесишь себе на шею маленького золотого Андерса. — Взяв в руки черный бюстгальтер, он помахал им перед ее лицом. — Полагаю, он захлебывается от похоти, когда видит это на тебе, хоть такое и трудно понять.

Она молчала. Он окончательно свихнулся?

С грохотом задвинув ящик, он вышел из спальни. Она пошла за ним. В дверях гостиной он вдруг остановился.

— Да ты сошла с ума!

Судя по голосу, он действительно имел это в виду, и она проследила за его взглядом. На столе рядом с диваном стояла ваза, из которой торчали зеленые стебли. Роз не было. Их срезали и куда-то унесли.

Теперь ухмыльнулась она:

— Стоило беспокоиться. Мог бы с самого начала оставить себе, мне они все равно не нужны.

Оглянувшись, он посмотрел на нее как на душевнобольную.