Тонущие - Ричард Мейсон Страница 48

Я коротко поведал ей о событиях последних двух дней, после чего мы стали разговаривать как ни в чем не бывало, как будто ни Эрика, ни Сары, ни Чарльза Стэнхоупа вовсе никогда не существовало. В тот день мы прикасались друг к другу с какой-то новой, даже для нас самих, страстью, и, наслаждаясь ее нежным белым телом, лаская его, я испытывал нечто похожее на абсолютное счастье. Сейчас, когда я думаю об Элле, мне не хватает ее гибких рук, мягких грудей, серебристого смеха. Я, старик, скучаю по ней даже теперь, сидя в одиночестве в комнате, постепенно заполняющейся сумерками. Несмотря на все, что обрушилось на нас, Элла до сих пор нужна мне.

Не могу передать, каким чудесным был в тот вечер наш совместный ужин, как радостно мы смеялись. Казалось, наши теплые слова согревали холодный старый дом. Мы ужинали вдвоем в маленькой столовой, дверь в которую открывалась из холла. Доктор Петен снова уехал в деревню, и мы наслаждались сладостным покоем. Помню уютное потрескивание огня, освещавшего лицо Эллы, запах горящих дров, сигаретного дыма и духов, витавший над нами. Одеваться мы не стали, сидели за маленьким столом в халатах, с растрепанными волосами, иногда касаясь друг друга; приглушенно позвякивали серебряные приборы по фарфору, мы пили сладкое вино.

Вспоминая о том вечере, я вижу перед собой озаряемые светом свечей непричесанные волосы любимой и плавную линию ее скул, слышу наши ленивые, искренние слова, ее легкий смех, свой собственный — более низкий, звучавший как аккомпанемент. Вот Элла хмурит брови, потому что вдруг раздается звонок в дверь, и говорит: это, должно быть, доктор Петен неожиданно вернулся из деревни, мол, это очень в его духе — приезжать домой в такой час. И, хихикнув, заявляет, что наши полуголые тела, находящиеся в преступной близости друг от друга, компрометируют нас, после чего потуже затягивает пояс халата и проводит рукой по волосам, приглаживая их, впрочем без особого результата. Элла проскальзывает мимо меня к двери столовой, оттуда — в зал, и я готовлюсь услышать почтительное приветствие доктора.

Слышатся ее шаги, раздается скрип тяжелого засова и звук ключа, поворачивающегося в замке. Затем доносится короткий пронзительный вскрик, стук мужских шагов по плитам пола, и я слышу голос Эрика, встревоженный и высокий, он спрашивает, где я. Элла отвечает, что меня здесь нет, просит его уйти немедля. Вслед за этим его торопливые тяжелые шаги раздаются в зале, Эрик повышает голос, окликая меня, я встаю, чувствуя подступающую дурноту, подхожу к двери, открываю и оказываюсь с ним лицом к лицу; он в той же одежде, в какой был, когда я простился с ним утром, в руке — футляр со скрипкой.

Только тогда я вспомнил о скрипке и с ужасающей ясностью осознал, что произошло, каким образом он меня обнаружил. Эрик смотрит на меня с отвращением и со всей силы бросает потертый кожаный футляр на пол, раздается звон струн, и он устремляется вниз по ступенькам, прочь из дома, в холодную черную ночь.

Я бросился его догонять — а что еще мне оставалось делать?

Взглянув с осуждением на Эллу, молча стоявшую в зале, как был в халате, я сбежал по лестнице вслед за Эриком; ледяной ночной ветер бил мне в лицо, мерзли ноги. Я выкрикивал имя друга, но ответа не было, только мерный скрип шагов по гравию дорожки, стремительно удалявшийся от меня. Я гнался за ним во мраке по направлению к тисовой рощице, ориентируясь по слуху; ветки царапали руки, но мне удалось не сбиться с пути.

Сначала я звал его, потом понял, что звук моего голоса лишь заставляет его бежать быстрее, тогда я умолк, прислушался и двинулся на шорох его шагов, пытаясь разглядеть в темноте очертания уносящейся прочь фигуры. Выглянула из-за туч луна, я увидел Эрика среди деревьев в дальней части сада и бросился к нему. Когда я вынырнул из перелеска, он уже несся через фруктовый сад, крича: «Оставь меня в покое!» Высокий, исступленный голос походил на рев животного, которого преследует охотник.

Но я мчался все дальше и дальше, до тех пор пока фруктовый сад не остался позади; тяжело дыша, я замедлил шаг на краю каменоломни и тихонько позвал Эрика, обещая все ему объяснить. И тут луна снова осветила сад через прореху в облаках. Я увидел Эрика у скамейки. Он опустился на покрытое ржавчиной сиденье, уронив голову на руки, плечи его затряслись. Сдерживаемые, беззвучные рыдания донеслись до меня сквозь пропитанный влагой воздух, я в ужасе подошел к нему и положил руку на плечо.

— Не трогай меня. — Голос показался мне тихим, хрупким — никогда прежде я не слышал у него такого.

— Эрик… — начал я и умолк. Слова не шли с языка.

Он медленно повернулся и взглянул на меня. Когда глаза мои привыкли к темноте, я увидел, что его лицо мокро от слез.

— Почему? — спросил он потерянно. Невыносимо трогателен был беспомощный взгляд его лучистых глаз. — Почему ты здесь, с нею?

Я посмотрел на него и ничего не ответил. Что я мог сказать?

— Джеймс, я люблю тебя. — Эрик схватил меня за руки и только крепче сжал, когда я попытался вырвать их.

— Эрик, нет…

— И знаю, ты тоже меня любишь. — Он говорил быстро, задыхаясь. — Поначалу я так не думал, пытался довольствоваться твоей дружбой, теми отношениями, которые сложились у нас в Праге.

Я все же освободил свои руки и, испытывая крайнюю неловкость, дожидался, пока он не договорит. Эрик почувствовал, что мне не по себе.

— Но… вчера ночью, — продолжил он, — я понял, что ты отвечаешь мне взаимностью. Нет! Ничего не говори! Я все понял.

Я молча пожал плечами. Мысли бушевали в голове, закручиваясь в водоворот.

— Чего ты боишься, Джеймс? Любовь, подобная нашей, — не грех, и нет в ней ничего постыдного.

— Но, Эрик…

— Не обижай меня таким тоном… Ты ведь знаешь, что любишь меня. Скажи! — И он снова взял мои руки и поднес их к своим губам.

Я понимал, что должен сказать правду, объяснить, как все обстоит на самом деле.

— Эрик, — начал я, не дав ему поцеловать свои руки, — я…

— Что, Джеймс?

Я долго подыскивал слова, способные как-то сгладить факт моего предательства, и после неловкой паузы сказал:

— Ты — мой друг, один из самых близких мне людей, из тех, кого я люблю больше всех на свете… — Я поперхнулся словами, заметив в его глазах проблеск надежды. — Но свою привязанность к тебе я спутал с чем-то другим.

— Нет!

— Да, Эрик, да. Прости меня. Я люблю тебя, но не так. А так, как ты хочешь, не смогу полюбить никогда.

— А вчера ночью? — Он взглянул на меня беспомощно и жалко.

— Не думай о прошлой ночи, это было безумие. Я сам не понимал, что делаю.

— Я тебе не верю.

— Это правда, клянусь.

— Но ты меня поцеловал.

— Это была ошибка, — пробормотал я, не в силах справиться с отвращением к самому себе.

— Ошибка?

— Да. Я… не такой.