Дети разлуки - Васкин Берберян Страница 48

Что с тобой происходит, сын мой?

Нет необходимости говорить, что твой отец, будь он жив, был бы расстроен и разочарован. Он возлагал на тебя большие надежды, был уверен, что ты одаренный, с добрым характером и способен вести себя с уважением и терпимостью. Мы многим жертвуем, чтобы ты мог учиться в колледже, – далекие расстояния, немалые расходы, невозможность увидеться и обнять друг друга, как нам бы хотелось, – но я всегда верила, что ты с честью носишь имя нашей семьи.

Через несколько недель исполнится три года, как не стало твоего отца, и этот день совпадает с Пасхой. Как и каждое воскресенье, я отнесу на кладбище цветы на его могилу и поговорю с ним. Это единственное место, где я могу еще испытывать тот душевный покой, которого мне не хватает в жизни. Что же я должна рассказать ему о тебе?

Каждый вечер я молюсь Богу, чтобы Он благословил тебя и наделил мудростью и силой, такими необходимыми для преодоления жизненных невзгод.

Знай, что я считаю дни до твоего возвращения в Афины.

Я очень, очень тебя люблю.

Обнимаю тебя крепко-крепко,

P. S. Эти цветы я сорвала в нашем саду. Помнишь, когда ты был маленький, ты называл это дерево деревом невесты, когда оно все покрывалось белым цветом. Это первые цветы в этом году, и мне захотелось послать их тебе.

Микаэль перевернул конверт, который ему выдали уже вскрытым, с письмом, прикрепленным скрепкой.

Белые лепестки выпали, закружились в воздухе и упали ему на лицо, на подушку и на кровать, где он лежал. Запах дикого апельсинового дерева наполнил его легкие. Он вспомнил «невесту» из их сада и деревья, высаженные вдоль улиц квартала, где он жил.

Возвращаясь из школы, он всегда срывал пару бутонов и растирал их пальцами, чтобы ощутить аромат.

Из раскрытого окна палаты доносились голоса его товарищей, игравших в футбол во дворе. Внезапно все показалось ему далеким и бессмысленным.

Он закрыл глаза и подумал о единственном своем смысле жизни – о Франческе, его маленькой «невесте».

14

Судно безостановочно качало и бросало на волнах.

Оно скрипело и стонало, будто каждый болт, скреплявший его, готов был выскочить из своего гнезда. Оно карабкалось на гребни огромных волн, дрожа, задерживалось на мгновение наверху и затем стремительно падало вниз.

Габриэль, свернувшись калачиком, лежал на покрытом дегтем полу трюма, в темноте и тесноте, где вместе с ним находились сотни других заключенных. Запах их тел смешивался с вонью тухлой рыбы, но Габриэль после многих месяцев жизни в лагере даже не замечал этого.

Несколько дней назад они вышли из порта Владивостока, куда их привез товарняк, который собирал по пути других мужчин и женщин, приговоренных к исправительно-трудовым работам в северных лагерях.

На центральном причале порта их поделили на группы в ожидании посадки. Женщин подняли на борт первыми.

– Свеженькое мясо, – прокомментировал заключенный, осужденный за бытовуху, глядя, как они поднимаются по трапу. Другие заключенные засмеялись.

Бедняжки были укутаны в бесформенные и тяжелые одежды, и ничто не указывало на их половую принадлежность, кроме платков, повязанных на голове. Они выстроились в длинный ряд, как множество муравьев, и медленно продвигались вперед по трапу на судно с двумя красными дымящимися трубами.

– Иван, – прочитал Герасим надпись на носу судна. – Знаешь, что это означает? – спросил он у Габриэля.

Тот отрицательно покачал головой.

– Милость Божья [45], – сказал приятель с напускной набожностью. – Запомни: эта посудина привезет нас в рай.

Мужчины сели на корабль несколько часов спустя под проливным дождем, который напрочь стер на горизонте границу между небом и морем. На трапе Габриэль на несколько секунд задержался на заржавевшей от налета соли ступеньке. Неожиданно его охватило желание броситься вниз и отдаться волнам, почувствовать в последнее мгновение свободу, это неотъемлемое право, которого его несправедливо лишили.

Потом кто-то нетерпеливо подтолкнул его сзади, и он поднялся на борт корабля, отправлявшегося в рейс без возврата.

Слабо светившая лампочка свешивалась с потолка в дальнем конце трюма. Она покачивалась в ритм волнам, отбрасывала колеблющиеся тени, пятнала темноту. За несколькими телами в стороне Габриэль увидел Герасима, который громко храпел, лежа на полу. Странным образом присутствие товарища из старого лагеря его успокоило. Он был неким мостом, связывавшим его с прошлым, и в то же время плотом, на котором он плыл в океане общих воспоминаний.

Вдруг он услышал глухой шум, вверху со скрежетом открылся люк, и луч света проник в трюм.

– Вода! – крикнул матрос и стал медленно спускать в трюм алюминиевое ведро с привязанными по бокам ковшиками.

Тут же началась суматоха. Мужчины и женщины, проснувшись, бросились к железным решеткам, отделявшим их друг от друга и от коридора.

– Откройте, дайте пить! – кричали мужчины, сотрясая железные прутья.

– Спокойно, – приказал охранник, позвякивая тяжелой связкой ключей. – Сначала женщины.

Послышались непристойности и непотребные звуки.

Освобожденные женщины бросились к ведру, размахивая руками и дерясь между собой, чтобы заполучить ковшик. Они вырывали их из рук друг у друга, потому что без злополучных посудин невозможно было пить.

– Тут на всех хватит, прекратите!

Золотой отблеск светлой копны волос привлек внимание Габриэля. Он приблизился к решетке и, вытянув шею, увидел профиль хрупкой девушки, которая терпеливо ждала с краю толпы, образовавшейся вокруг ведра. Когда настала ее очередь пить, какая-то женщина оттолкнула девушку и заняла ее место.

– Эй, сейчас ее очередь! – крикнул охранник.

Это был приземистый тип в наглухо застегнутой форме, которая была ему немного тесновата в груди. Он взял девушку за руку и, отодвинув других женщин, подвел ее к ведру. Затем наполнил ковшик и протянул ей.

– Пей, – сказал он, глядя ей в глаза.

Наступила тишина, все онемели от такого неожиданного жеста.

Она протянула руку с тонкими пальцами и взяла ковшик. Затем сделала глоток, намочив губы, и теперь они казались ярко-красными и блестящими.

– Прошу вас, можно мне отнести немного воды моей матери? У нее высокая температура, и она едва держится на ногах, – прошептала она, глядя себе под ноги.

Габриэль наблюдал за этой сценой затаив дыхание. Молодая заключенная стояла как раз под лучом света, падавшим сверху, и на мгновение показалась ему видением, миражом в пустыне его души.