Американха - Нгози Адичи Чимаманда Страница 48

* * *

Каждое утро она просыпалась осоловевшей, мешкотной от печали, устрашенной бесконечной протяженностью грядущего дня. Все загустело. Ее заглотило, она потерялась в вязком тумане, ее заволокло супом пустоты. Между ней и тем, что ей полагалось чувствовать, зияла брешь. Ифемелу ничто не заботило. Она хотела, чтоб заботило, но не понимала, как это, она ускользнула из памяти, ее способность заботиться. По временам она просыпалась, мечась, беспомощная, и видела перед собой, позади себя и вокруг полную безнадежность. Она знала, что нет никакого смысла быть здесь, живой, но сил обдумать предметно, как именно с собой покончить, у нее не находилось. Она лежала на кровати, читала книги и ни о чем не думала. Иногда забывала поесть, а бывало, ждала до полуночи, пока соседки не разойдутся по комнатам, затем разогревала себе еду, грязные тарелки оставляла под кроватью, пока вокруг маслянистых объедков риса и фасоли не образовалась пушистая зеленоватая плесень. Частенько посреди чтения или еды она чувствовала сокрушительную нужду поплакать, и появлялись слезы, рыдания драли ей горло. Она отключила звонок на телефоне. На учебу ходить перестала. Дни замерли в безмолвии и снеге.

* * *

Эллисон вновь колотила в дверь.

— Ты там? Телефон! Говорит, это срочно, господи ты боже мой! Я знаю, что ты там, я слышала, как ты смывала в туалете минуту назад.

Тупой, приглушенный стук, словно Эллисон била в дверь открытой ладонью, а не костяшками, раздражил Ифемелу.

— Она не открывает, — услышала она голос Эллисон, а затем, как раз когда подумала, что Эллисон ушла, стук возобновился. Ифемелу встала с кровати, где лежала и поочередно читала два романа, по главе из каждого за раз, и свинцовыми ногами двинулась к двери. Идти хотелось быстро, как обычно, однако не получалось. Ступни сделались слизняками. Она отперла дверь. Эллисон вытаращилась на нее и сунула ей трубку.

— Спасибо, — сказала Ифемелу и добавила, бормоча вполголоса: — Извини. — Даже говорить, проталкивать слова вверх по горлу и прочь изо рта, оказалось утомительным. — Алло? — произнесла она в телефон.

— Ифем? Что происходит? Что с тобой случилось? — спросила Гиника.

— Ничего, — ответила она.

— Я так за тебя беспокоилась. Слава богу, нашла телефон твоей соседки! Обинзе мне названивает. С ума сходит от беспокойства, — сказала Гиника. — Даже тетя Уджу звонила спросить, не видела ли я тебя.

— Я была занята, — расплывчато отозвалась Ифемелу.

Повисла пауза. Голос у Гиники смягчился:

— Ифем, я здесь, ты же знаешь, правда?

Ифемелу захотелось повесить трубку и вернуться в постель.

— Да.

— У меня хорошие новости. Кимберли позвонила и попросила твой номер телефона. Няня, которую она недавно наняла, уволилась. Кимберли хочет, чтобы ты приступала с понедельника. Сказала, что хотела тебя с самого начала, но Лора уговорила ее нанять другую. В общем, Ифем, у тебя есть работа! Наличка! Черная! Ифемско, это отлично. Она тебе будет платить двести пятьдесят в неделю, больше, чем предыдущей няне. И чистая черная наличка! Кимберли прям отличный человек. Я завтра приеду, отвезу тебя к ней.

Ифемелу ничего не сказала, она пыталась понять. Слова в смыслы лепились небыстро.

На следующий день Гиника стучала и стучала к ней в дверь, прежде чем Ифемелу наконец открыла — и увидела на лестничной площадке Эллисон, та наблюдала с любопытством.

— Мы уже опаздываем, одевайся, — твердо, властно сказала Гиника, не оставив возможности для сопротивления.

Ифемелу натянула джинсы. Чувствовала, что Гиника за ней наблюдает. В машине молчание между ними наполнила рок-музыка. Они оказались на Ланкастер-авеню, уже собрались выехать из Западной Филадельфии, от заброшенных домов и разбросанных повсюду оберток от гамбургеров — к безукоризненным, обсаженным деревьями предместьям Главной линии, и тут Гиника произнесла:

— Кажется, ты страдаешь депрессией.

Ифемелу покачала головой и отвернулась к окну. Депрессия случается с американцами, с их оправдывающей себя нуждой превращать все на свете в болезнь. Не маялась она депрессией, просто немножко устала и немножко вялая.

— Нет у меня депрессии, — сказала она.

Годы спустя она об этом еще напишет: «О болезнях черных неамериканцев, названия которых они отказываются знать». Одна женщина из Конго написала ей длинный ответный комментарий. Она переехала в Вирджинию из Киншасы и через несколько месяцев первого семестра в колледже начала чувствовать по утрам головокружение, сердце стучало так, словно того и гляди выпорхнет, желудок крутило от тошноты, пальцы покалывало. Она отправилась к врачу. И, даже отметив «да» по всему списку симптомов в анкете, которую ей выдал врач, отказалась принять диагноз «панические атаки», потому что панические атаки случаются только у американцев. В Киншасе ни у кого панических атак не бывало. И даже под каким-нибудь другим названием никто такого не ведал, никак это не называлось, и все тут. Может, что-то возникает лишь после того, как его назовут?

— Ифем, через это многие проходят, и я понимаю, тебе непросто приспособиться на новом месте, и всё без работы и без работы. В Нигерии мы про всякое такое, вроде депрессии, не разговариваем, но она существует. Тебе бы повидать кого в поликлинике. Там всегда есть психотерапевты.

Ифемелу не отвлекалась от окна. Она вновь ощутила это сокрушительное желание плакать, глубоко вдохнула и понадеялась, что пройдет. Пожалела, что не рассказала Гинике о тренере по теннису, что не поехала прямиком к Гинике домой, но теперь уж поздно, отвращение к себе затвердело внутри. Ифемелу никогда не сможет слепить фразы, чтобы изложить эту историю.

— Гиника, — сказала она, — спасибо тебе. — Голос прозвучал сипло. Навернулись слезы, она не смогла их обороть. Гиника остановилась на бензоколонке, выдала Ифемелу салфетку и подождала, пока слезы утихнут, после чего завела мотор и доехала до дома Кимберли.

Кимберли назвала это «бонусом найма».

— Гиника сказала, что у вас некоторые трудности, — сказала Кимберли. — Пожалуйста, не отказывайтесь.

Ифемелу и в голову бы не пришло отказываться от чека: она теперь сможет оплатить кое-какие счета, отправить что-то родителям. Маме понравились присланные туфли, с кисточками, узконосые, такие она в церковь носит.

— Спасибо, — сказала мама и, тяжко вздохнув в трубку, добавила: — Обинзе заходил повидаться.

Ифемелу молчала.

— Какие бы у тебя там ни были беды, обсуди это с ним, — сказала мама.

Ифемелу ответила:

— Ладно, — и принялась говорить о чем-то другом. Когда мама сказала, что уже две недели нет света, Ифемелу это внезапно оказалось чужим, а сам дом — далеким. Она уже не помнила, каково это — сидеть весь вечер при свечах. Она больше не читала новости на Нигерия. ком, потому что любой заголовок, даже самый отвлеченный, отчего-то напоминал ей об Обинзе.