Оглашенные. Четвертое измерение - Андрей Битов Страница 48

С уверенностью можно утверждать лишь то, что он вдруг выходит из задумчивости и начинает поспешать. Потому что что-то там впереди… Много чаек, гвалт. Вроде даже человек…

Про ПП нам как-то проще подумать, что он подумал. Куда труднее предвидеть, что он скажет.

Во-первых, не как ДД, мы видим ПП все более анфас. Может быть, потому, что он все время говорит, а мы слушаем. Анфас – он еще короче и шире доктора, чем на самом деле. Так вроде они почти одинаковые и по росту, и по весу, а впечатление совершенно разное. Кстати, очень забавно было их наблюдать вдвоем: один все время в профиль, а другой анфас, один высокий, другой короткий, один тощий, другой не то чтобы толстый, но как бы толстячок и, почему-то кажется, с лысинкой в отличие от ДД, хотя это неправда: ПП совершенно не лыс… Забавно их было наблюдать вместе, и жаль, что они так быстро расстались.

Получив деньги, ПП так и ринулся, анфас, как кабанчик какой, в кусты. Приземистый и крепенький, он быстро даже не прошел, а прокатился по прямой, словно и преград ему не было, словно он не только кусты раздвигал, но и дома, и заборы. И так он прямехонько выскочил на шоссе, к самой автобусной станции. А около нее раскинулся и скромный, пыльный базарчик с двумя курями с перевязанными сапожным шнурком лапками и закатившимися от полного ужаса жизни глазками, с тремя арбузами и связкою чурчхел, но он на все это смотреть не стал, а прямо подошел к одному сморщенному, поросшему непомерной седой щетиной старичку, дремавшему под своей непомерной кепкой (которую когда-то прозвали «аэродромом»), так что личика его никак было не разобрать за щетиной и кепкой, но ПП все это разгреб и достиг быстрого взаимопонимания, довольно даже по-божески… И вот он уже с темной бутылкой, заткнутой газетной пробкой, похож на партизана, готового броситься под вражеский танк… точно так нырнул он в забор, как в кусты, и тут же оказался на берегу, но совершенно в другом месте – как раз в том, куда подходил к этому времени настороженный гвалтом чаек ДД.

Это был дельфин на берегу.

Он был достаточно давно мертвый. Над ним уже вовсю трудились мухи; похоже, даже чайки его уже не хотели есть, а только лишь кружили и галдели, впечатленные самим событием.

Событие это и было.

ДД безмысленно смотрел на дельфиний бок, отливавший бельмом и перламутром… «отливавший» – неверно, и «отблескивающий» – неверно, «отражающий» – неверно, и «отсвечивающий» – неверно… никак – неверно. ДД, профессионально наблюдавшему смерть особи, вчуже были мысли о ней – и о смерти, и об особи. А тут вдруг он впервые задумался без всякой мысли. Был ли дельфин окончательно мертв? С одной стороны, он, естественно, не был жив. Но так ли уж он был мертв?..

Утренний свет свободно лежал на его коже и сползал, как взгляд. Бок его просох и, теряя собственное тепло, принимал температуру окружающей среды. Словно солнце слизывало его тепло, а не наоборот. Дельфин уже не отражал, но еще и не поглощал: бок его просох от воды, но не просох от света. Неоспоримый факт смерти вызывал недоумение как раз с научной точки зрения. Освобождение от биологической программы, предыдущей каторги пропитания и размножения. Отрешение. Спи. Отдохни. И хотелось спросить: «Что с тобой?»

Дельфин молчал. Не в том, наконец, смысле, что как рыба (ДД, как вы понимаете, знал, что дельфин – не рыба): сказать было нечего. Причем именно тебе, ему, ДД…

Дельфин безмолвствовал. Будто чего-то ждал еще, а оно не наступало.

– Этот уже не оживет… – сказал ПП.

ДД так погрузился, что испугался не на шутку. Тишина лопнула – раскаркались чайки.

– Но воскреснуть он может…

– Дурак ты, боцман! – ДД от испуга почему-то прикрыл срам и смутился уже этого.

– Понимаю, – с подобающим выражением молвил ПП. – Бяда-а… Однако я вас давно жду. Не откупориваю. – И он показал бутылку.

– Могли бы и без меня, – достаточно невежливо буркнул ДД.

Впрочем, не меньше зрелища чужой смерти потрясло его и возвращение ПП.

– Не мог, – отвечал ПП. – Деньги все-таки ваши. – И он засунул сдачу доктору в кармашек.

– Так вы же выиграли!

– Я играл на бутылку, а не на деньги, – с достоинством парировал ПП. – Отойдемте за угол, помянем раба Божия Дельфинария…

– Дельфинарий – это не имя собственное, а…

– Знаю, знаю… Давайте все-таки выйдем отсюда. – ПП подталкивал ДД как бы к выходу. – Я наметил местечко…

– За углом? – еще язвил, еще сопротивлялся ДД.

– Ага, – рассмеялся ПП. – Во-он за тем!.. – Он указал на близкий мысок.

– И он не раб Божий никак, – продолжал ДД, уже покорно следуя. – Это мы с вами рабы Божьи… А он…

– Мы-то как раз не Божьи! Мы – восставшие рабы, худшая из категорий: и раб, и не Божий, а он… Да, вы правы: он не раб, но он – Божий. Тварь Божья. Человек, подонок, почему такое слово ругательством сделал? Тварь – значит сотворенная Богом! Это все безбожие наше глаголет! Из уст гады прыгают!

– Но гады – ведь тоже Творения Божьи!.. – ловко возразил ДД.

– Ах, черт! Господи, прости! Вот попутал… Как я легко покушал, старый дурак! – Он был искренне огорчен. – А ведь правда, еще одно доказательство нашего непочтения к Творению. И я опять же прав! Но это, я вам скажу, тема… Это не так просто, с гадами… Вот позвольте… Сюда пройдемте… Славное местечко.

Они расположились.

ПП был как скатерть-самобранка. Это было такое местечко, даже с песочком, меж корнями большой сосны, все присыпанное иголочками, шишечками и прочей милой трухой жизни. Так вот, ПП уселся так, будто сам все это вокруг приготовил, достал прихваченный где-то по дороге стакан, звучно вытащил зубами пробку и набуровил в стакан, повыше половины.

– Вот, – протянул он ДД.

– Без закуски?..

– Мне и прессы хватит. – ПП выразительно понюхал пробку. – А вам… – Он бросил быстрый взгляд окрест и дотянулся до какой-то травки. Сорвал и протянул доктору: – Понюхайте, потом выпейте, а потом понюхайте. Очень помогает. Можете и пожевать, вреда не будет, но это, строго говоря, необязательно. Кто как любит, смотря по вкусу.

ДД и понюхал, и пожевал. И понюхал.

– Что за чудо такое?

– Не знаю, как по-латыни. А по-нашему «тускложил» называется.

ДД развеселился, так жадно ПП успел его догнать.

– Так ведь она не закупорена даже была, а лишь заткнута… Неужто вы не могли отхлебнуть по дороге?

– Как же я мог!.. – ПП был искренне задет подобным предположением. – Вот вы говорите: гады… Гады у нас уже давно милиционеры, а не благородные змеи. И то и другое несправедливо. И по отношению к ментам, и по отношению к гадам. Оскорбление, как вы справедливо изволили заметить, всегда обоюдно. Неудача в сравнении – оскорбительна! Как видите, стиль – вещь настоятельная. Когда я был…

– Вы что, и милиционером успели побывать?