Дознаватель - Маргарита Хемлин Страница 49

Нож принесла Лаевская. По-видимому, со следами крови. Довид видел кровь как таковую во всех ее состояниях и мог отличить. Тут для него секрет не состоял. Секрет состоял в том — для чего Полина притащила кровавое орудие к Евсею.

Довид решил, что Евсей втянут в что-то страшное. Если б дело шло о задании по службе, Полина б не таскала ночью всякую дрянь и Евсей бы эту дрянь ночью, сильно выпивши, не прятал. Значит, нож имел прямое отношение к личности Евсея, если Полина такое устроила.

Вскоре по городу поползли достоверные слухи об убийстве Лилии Воробейчик. Среди еврейской общественности ходило мнение, что это началась резня по одному в связи с космополитами и другими, им подобными.

Довид сплюсовал Воробейчик в уме с Евсеем. На основании ножа. Больше ни по чему. Отправился к Полине и поставил ультиматум, что пойдет в милицию и расскажет про ее визит с ножом.

Полина удивилась и заверила, что действительно заходила к Евсею. Но никакого ножа ему не приносила. А что касается ножа, так мало ли что может у Евсея находиться — он работает в органах и связан с различными элементами по службе. И не Довиду судить, для чего и зачем.

Подозрения Довида мгновенно развеялись. Но до тех пор, как он увидел Евсея тем же вечером.

Зять взял Довида за грудки, вывел на двор и угрожал, что надо всем немедленно исчезать с лица земли, так как он, Евсей, всех подвел под монастырь и теперь выхода нету ни в какую сторону.

Общий вид Евсея не оставлял надежды ни на что.

Тревога Довида возрастала с каждым днем.

Он нуждался в совете. Рассказал Зуселю. Зусель выслушал, попросил нож, получил его в газете с-под земли и заверил Довида, что никакого ножа больше нет. И не было. Что Довиду приснился страшный сон. А что до Евсея и его панических настроений, то время покажет. И сказал: «Что в земле, того нету. А ты взял, и оно стало. Сам виноват».

А через какое-то время Евсей застрелился.

Я выслушал с вниманием и задал дальнейший вопрос:

— Ну и с чего ты взял, что я при чем? Меня и в городе не было в тот день. А ты трезвонил направо и налево. Выводил меня на воду. Письма писать собирался. С чего?

— Так Лаевская объяснила, что ты при всем.

Довид перевел глаза с неба на меня и ласково посмотрел в мое лицо:

— Вот ты, Миша, красивый был. И Евсей красивый был. Он теперь в земле. То есть его нету. Того нету, красивого. Мне самое больное, что он теперь там, — Довид показал в землю пальцем, — некрасивый лежит. Сильно некрасивый. А моя Бэлка красивого полюбила. За нее обидно. Ты ее давно видел? Я не выберусь. То одно, то другое.

— Видел твою Бэлку. Поправится.

— Красивая она?

— Красивая. Не такая, как раньше, но ничего.

Довид опять уставился наверх.

Я спросил:

— Почему ты сказал, что я был красивый? Теперь что ж, не красивый?

Довид не ответил.

Я увидел, что он рукой нащупывает большую ракушку. Раскрытую, с острыми краями.

Ракушку я у него вырвал. С силой, но не обидно для него.

Сказал:

— Поранишься. У нее края — ножи.

Довид радостно подтвердил:

— Ото ж.

Я посмотрел на Довида — на его вид в целом. Из него мне больше ничего не достать.

Оделся, крикнул хлопцам, что ухожу.

Они выбежали из воды и стали на берегу. Не просили остаться, не спрашивали, побуду ли я еще в Остре.

Я подошел к ним, поцеловал каждого в мокрую голову. Если б я мог плакать, так заплакал бы. Хлопцы были в капельках воды. Показалось, они только вышли из Бэлкиного живота. Мне стало неприятно.

Вопрос с деньгами оставался открытым.

Отвернулся от воды, крикнул Довиду:

— Так где гроши? Довид! Гроши где? Я тебя спрашиваю!

Довид не ответил. Перевернулся на живот и уткнулся лицом в песок.

Гриша подал голос:

— Я знаю.

Довид поднял голову и тут же опустил. Вытянул вперед руки со скрюченными пальцами, вроде хотел уцепиться за что-то. Не уцепился. Поднялся на локти и колени, потом на весь рост, развернулся и кинулся по направлению Гришки. Бежал с крепким разбегом. Я не успел сообразить. А он толкнул хлопца в воду, на мелкоту, правда, но сильно прижал ему спину двумя руками, Гришка лицом ушел в тину.

И страшно закричал:

— Тони, гад! Тони, я тебе говорю! До смерти тони!

Гришка махал руками и брыкался. Я кинулся на Довида, оттащил.

Басин сидел в воде, там, куда я его отшвырнул.

Вовка около него возился вроде без дела, но, по правде, гладил по рукам, по плечам, по спине. Хлюпал носом то в мою сторону, то в сторону брата.

— Ничего, хлопчики. Мы с дедушкой специально игру придумали. А вы и не знали. Про гроши дед давно рассказал. Я на минутку забыл. А ты, Гришка, что мне крикнул, я не расслышал?

— Ничего, — буркнул Гришка.

— Ну и молодец. Айда! Дед, вставай! Поведу тебя под ручку. Надо голову закрывать, как Зусель себе делает. Он дурной-дурной, а голову бережет. И ты береги.

Гришка первое время шел с оглядкой на меня. Собачонка побитая. Но скоро оглядываться перестал.

Я шел и ждал, что Довид подтянется. Оглянулся.

Довид тер лицо, грудь, где сердце.

Я вернулся вплотную.

Позвал Гришку. Тот подбежал.

Довид простонал:

— Мне посидеть треба. Трохи. Хлопцы сами доберутся. Ты им скажи.

Я сказал.

Выгреб из кармана немножко денег, засыпал Гришке в карман, проверил, нету ли дырки, засунул его кулачок туда же:

— Задание. Купите халвы или там что — по выбору.

Гришка преданно закивал головой.

— Спасибо, дядя Миша.

Вовка без благодарности припустил через будяки.

Я разъяснил Гришке:

— Дед отдохнет, мы с ним погуляем. Ты старший. Имей в виду. Не бойся. Я вас не брошу.

Довид сидел смирно. Когда я подошел, он уже владел собой. Вытащил из кармана штанов большую раскрытую ракушку — ту самую, что я у него отнял только-только.

— Ну что ты за человек, Довид. Я сказал — кинь.

Он кинул. Далеко не получилось, но из травы не блестело.

— И ладно. Забыли. Все прежнее забыли. Ты понимаешь, я мог бы Гришку тряхануть. Но я с детьми не связываюсь. Тем более в присутствии близких родственников. Вам вместе жить. Тебе его воспитывать дальше и впредь до конца. Он не мне про гроши хотел сказать. Он во мне отца увидел. Евсея. Он Евсею хотел сказать. Понял?