Паразитарий - Юрий Азаров Страница 49

— Чтобы обезопасить страну от волнений, нужно убить сто тысяч евреев, пятьдесят греков и двух римлян. Но этого мало: надо совершить тяжкое преступление — изнасиловать и предать казни весталку Корнелию, обвинив ее в прелюбодеянии.

— Но как это сделать?

— Все подготовлено, мой господин.

— Знает об этом министр финансов еврей Регин?

— Знает и будет молчать. За молчание он попросил три конфискованные ювелирные фабрики.

— Чьи фабрики?

— Суспилия, Децима и Секста.

— Эти фабрики еще не конфискованы.

— После еврейских погромов мы наметили восемь процессов с казнью и с полной конфискацией имущества казненных. Только первые пять процессов дадут казне два миллиарда сестерциев.

— Но этого же мало!

— Мы продадим оружие парфянам, армянам и дакийцам.

— Но они же наши враги!

— Зато мы получим за тайную переправу оружия и воинских доспехов шесть миллиардов сестерциев. А ваши доблестные войска все равно разобьют врагов.

— Но за продажу оружия надо будет покарать, как за измену родине.

— Все предусмотрено. В измене родине мы обвиним Катилия и Рамаю. Конфискация их имущества даст казне два миллиарда сестерциев. Итого десять миллиардов. Если к этим десяти прибавить еще шесть, которые мы получим от еврейских погромов на правом берегу Тибра, да плюс пятнадцать миллиардов, которые даст нам побежденная Иудея, то мы, мой Владыка и Бог, выйдем из крайне затруднительного положения.

— Как оппозиция?

— Они все еще считают, что вернулись дни свободы! Они выступают на сходках, пишут возмутительные таблички, призывают к неповиновению. Свою речь оппозиционер Гельвидий считает самой большой победой. Он призвал к земельной и денежной реформе. Лигарий выступил против правительства, и его поддержали евреи. Все накалено в Риме. Все ждут кровавого исхода. Слухи идут самые невероятные. Говорят, что еврей Регин сам призвал к разгрому евреев на правом берегу Тибра.

— Отлично, мой Норбан. Отлично. Нам нужны такие слухи. А что говорит еврей Иосиф?

— Он выступает с речами, доказывая, что не было в Риме более умного императора. Бог и Владыка Домициан, говорит он, дал гражданам римским и всем проживающим в империи свободу и демократию, справедливость и гласность. Каждый может говорить то, что ему вздумается. Население страны получило должное количество хлеба и зрелищ, мяса и вина, хорошие законы и дисциплину, теперь остается только повиноваться и жить в покое и тишине, и у народа только две просьбы, чтобы сенаторы не слишком жирели, а сборщики податей не брали бы слишком больших взяток. При Домициане, доказывает он, на душу населения приходится слишком много часов сна, удовольствий, хлеба и вина, не как тогда, когда была демократия сената.

— А кто изнасилует весталку?

— Два грека, три еврея и четыре армянина…

— Успеют за ночь?

— Успеют, мой Бог и Владыка.

— Важно, чтобы были прямые доказательства, что насилие организовано вождями оппозиции Лигарием и Васалием. Первый — кровопийца Испанской провинции, а второй выкачал все богатства Фракии и Месопотамии. Надо подготовить сенат, чтобы они потребовали казни этих злодеев.

— Сенат настроен против них.

— И народ надо настроить.

— Триста распространителей слухов, шестьсот подстрекателей и двести пятьдесят скандалистов заброшены на базары, площади, дороги и предместья Рима — молва о злодействе сенаторов, греков и евреев мигом разнесется по всему свету. Сейчас уже слухи охватили пол-империи. Сейчас, даже если бы мы пожелали спасти Лигария, ничего бы не получилось. Он приговорен самой пророчицей Сивиллой.

Не успел Домициан проводить Норбана, как вошел министр финансов Регин.

— Какие новости, мой еврей? — спросил император.

— Творится невероятное, мой Владыка и Бог! Самые невероятные слухи ходят по Риму. Говорят о погромах на правом берегу Тибра.

— Кто распускает слухи?

— Неизвестно, мой Владыка и Бог.

— Может быть, Лигарий?

— Вполне возможно. Он всегда был юдофобом!

— Говорят, у него неплохая ювелирная мастерская…

— Прекрасная мастерская. Всю жизнь я мечтал о такой мастерской.

— Еще какие слухи, мой еврей?

— Все мечтают о диктатуре. Только она может помочь каждому сохранить жизнь.

— Еще какие слухи?

— О злодействе сенаторов все говорят. Говорят, убили трех римских воинов, нанесли по двенадцать ножевых ран.

— С какой целью убили?

— Говорят, настроить армию против народа.

— А о весталках ничего не говорят? — улыбнулся Домициан.

— Ничего, мой всевидящий Бог и Владыка, — робко ответил Регин.

Надо сказать, что не только Летона, но и другие богини протестовали против ошкуривания женщин. И, надо сказать, добились многого: по их настоянию кожу женщин прокалывали предметами, сжигали вместе с телом или закапывали в землю. Эта практика, надо сказать, сохранилась и по сей день, за что все народы благодарны Летоне и ее прекрасным подружкам.

Летона сама явилась к афинянке Лидии, а затем к римлянке Корнелии и благословила их на мученическую смерть. Особенно ее поразила весталка Корнелия, которую обвинили в осквернении храма. Как же прекрасна была тогда Корнелия! Какая нежная кожа была у нее! Как светилась кожа и какой аромат исходил от нее! Даже простые смертные, как-то: колбасник Гелий, торговец шерстью Гилон и родственник Лигария Суэций, упали в обморок, когда мельком увидели опечаленную Корнелию. Очнувшись, они решили собственными глазами посмотреть, как знатные паразиты расправляются с такими невинными созданиями, как юная Корнелия. И в теплый весенний день они направились к Аппиевой площади…

В теплый весенний день, когда над Римом висело ласковое нежаркое солнце, а маслины уже вовсю цвели, на Аппиевой площади в тени у разграбленного дома Лигария сидели несколько воинов, колбасник Гелий, торговец шерстью грек Гилон и дальний родственник вольноотпущенника Лигария Суэций. Они мирно беседовали, подтрунивая над воином Клавдием:

— У тебя на груди такая грязь и такая шерсть, что никаких доспехов не надо.

— Откуда могут взяться новые доспехи, когда все оружие продано парфянам.

— Кто продал?

— Известно кто. Евреи. Этот министр Регин всю страну скоро продаст, и ему ничего не будет.

— Говорят, что Лигарий сознался — это он продал оружие.

— Сознаешься, если станут тебя поджаривать на вертеле.